Три судьбы

Она кивнула. Алино лицо, когда она втолковывала что-то тому, кто был на том конце провода, показалось Гесту непривычно маленьким. И – жестким. Мертвым, как лицо мумии.

– Здесь не совсем та «скорая помощь», к которой мы привыкли, – с отчаянием в голосе сообщила она. – Или, может, я чего-то не поняла. Погоди, сейчас погуглю еще частников…

Как бы плохо ни было, но он привык принимать решения. Дождавшись секундного облегчения, прохрипел:

– Своим ходом быстрее. Вызывай такси.

Ехали, показалось ему, очень долго.

Таксист почти не говорил по-английски (подумать только, сперва именно это им тут и нравилось), но медицина – она на всех европейских языках медицина. Больничка, куда он их привез, произвела на Геста впечатление почти удручающее. Но ему было уже почти все равно.

Английским дежурный персонал владел чуть ли не хуже привезшего их таксиста. Зато обнаружилась санитарка, вполне сносно говорящая по-русски. Она постоянно называла Геста «братушка», так что он решил, что она сербка.

По завершении вопросов, записей и процедур, включающих малоприятные анализы и довольно долгое УЗИ-обследование, когда дежурный врач сообщил, что аппендицита они не видят, но следует понаблюдать за динамикой, Гест заметил, что Алино лицо разгладилось, стало прежним – мягким, нежным, живым. Господи, как же она его любит!

* * *

Наутро Гест чувствовал себя куда лучше. Аля принесла ему ноутбук и прочие необходимые мелочи.

– Как ты? Я там спросила кого-то, они не знают, что с тобой, говорят, надо еще посмотреть.

Конечно, он полежит еще, конечно, дождется результатов анализов, да хоть черта лысого в ступе – только бы ее лицо не превращалось больше в серую маску мумии! Время от времени Геста еще пробивала испарина, и проводивший утренний осмотр носатый врач тоже сказал задушевным голосом, что нужно хотя бы денек понаблюдаться, а лучше два. Гест подумал, что настойчивость его вполне понятна: лечить пациента, в общем, не требуется, но каждый лишний день дает неплохую прибавку в больничный бюджет. Впрочем, пусть. Чувствовал он себя еще не совсем адекватно.

Палата, где его разместили, располагалась на первом этаже. Окно выходило на задний двор, густо заросший всяческой зеленью, одна дикая груша заслоняла пол-окна, так что свет здесь гасили только на ночь. В приоткрытую створку тянуло тяжелыми фруктовыми и цветочными запахами, и это почему-то было неприятно. Лучше бы закрыли окно и кондиционер нормальный поставили, раздраженно думал он.

Очень не хватало Али. Гест не мог дождаться, пока она опять придет.

Можно было хоть новости полистать, вдруг попадется что-то знакомое, но ноутбук совсем подсел. Как же это он вечером не заметил, надо было на зарядку поставить. Розетка в палате имелась, и не одна, но шнур не доставал даже до ближайшей. Сидеть на полу или корчиться на хлипком стульчике из блестящих металлических трубок не хотелось. Он переместил подушку в изножье – так до розетки было ближе, но все равно не хватало еще нескольких сантиметров. Нажал на потертую деревянную спинку кровати, ожидая, что бок взорвется болью (квалификация тутошних врачей не внушала оптимизма, вдруг это все-таки аппендицит? или что-то похуже?) однако бок молчал. Только испарина на лбу выступила – от усилий и от жары. Зато кровать после краткого сопротивления сдвинулась, неприятно скрежетнув ножками. Сейчас кто-нибудь прибежит: больной, что вы делаете?!

Он уселся на кровать, изображая полную невинность. Никого не трогаю, примус починяю.

Никто не прибежал, а шнура теперь как раз хватило.

Он улегся, точнее, уселся, взбив повыше подушку и пристроив ноутбук на животе – ай да я, ай да молодец! «Ай да Пушкин, ай да сукин сын», – вспомнилось вдруг. Кажется, так Александр Сергеевич писал, хвастаясь, в одном из своих писем. Мол, сотворил поэму (Гест не помнил точно, может, и не поэму вовсе) и в восторге от своей гениальности бегал по комнате, вопя про сукина сына. То-то, должно быть, Арина Родионовна веселилась.

Победив неподходящие обстоятельства, Гест тоже чувствовал себя героем.

Наверное, именно потому набрал в строке поиска фамилию Бондаренко, запнувшись на мгновение – как его там? Евгений, что ли?

Самому Гесту на Бонда было уже почти плевать – раз за все эти месяцы тот его не обнаружил, значит, все, бегство удалось. Поезд ушел, след остыл. Если бы – об этом думать не хотелось – что-то неприятное случилось в Питере, его нашел бы Дим. Единственный, кто обо всем знал. Даже Шухов был не в курсе этого безумного плана – «умереть». Подозревать мог, на то он и начбез, но знал – только Дим. Единственный, кому Гест сообщил номер своего нынешнего телефона. Но Дим так ни разу и не позвонил. Значит, все там в порядке. И что теперь Гесту до Бонда?!

Но – Аля! Она-то до сих пор боится, что отец ее отыщет. И тогда – она уверена – случится что-то совершенно ужасное. Если он, Гест, – герой, что полагается делать? Правильно, спасти принцессу от преследующего ее злобного дракона. И для начала – хотя бы определить, чем этот самый дракон нынче занят.