Три судьбы

– Да пошел бы ты! Кто бы тут говорил про комплексы! На себя погляди! Вечные сомнения, метания и все такое прочее. И понятно почему. Вроде мужик, а ковырнешь – ой, и не мужик вовсе, оказывается! И ты со своими вечными сомнениями – а то ли я делаю, а так ли? – будешь мне говорить о комплексах?

Дим, в начале его тирады вздрогнувший и словно бы потемневший, сейчас глядел с каким-то непонятным… любопытством, что ли?

– Путаешь, Валечка.

Валечка! Удар был внезапным и очень сильным. Но Дим вовсе, казалось, не собирался его оскорблять. Он смотрел уже не с любопытством, а как будто… сочувственно.

– Ты так и не понял? За всю жизнь? Сомнения в том, кто ты, что ты и особенно в том, что ты делаешь, и комплекс, черт бы его побрал, неполноценности – две большие разницы. Сомнения – естественное состояние любого творца, будь он хоть режиссер, хоть автослесарь. Да хоть бухгалтер, ваяющий квартальный отчет! Сомнения – естественная часть работы, где результат неочевиден. Любой будет сомневаться. Если не полный идиот. Ну или не Сальвадор Дали. Хотя, знаешь, мне иногда кажется, что это его «я гений, а несогласных нафиг», было способом борьбы с сомнениями. Возможно, у Дали-то как раз и комплекс неполноценности имелся, очень уж громко он своей гениальностью размахивал. Черт его знает, в общем. Да и не важно. Тут ведь, как вглядишься, все просто: сомнения – на пользу, бухгалтер третий раз проверяет свой квартальный отчет, вылавливает последнюю ошибку, все счастливы. А комплекс – когда этот же бухгалтер сидит уныло над этим квартальным отчетом: ой, все бесполезно, я урод, меня только терпят из жалости… Или наоборот – тычет своим квартальным отчетом (так и непроверенным, кстати) всем подряд в морду лица: гляньте, какой я крутой! Причем тыкать может вообще пачкой чистых листов. Никакого квартального отчета, главное – тыкать, пока все не согласятся, что ты крутой. Точнее, пока сам себя на какое-то время в этом не убедишь. И твои вечные девочки – из той же оперы…

Гест представил себе эту пачку чистых листов так живо, что даже страшно стало. Неужели лучший друг Дим прав, и вся его жизнь – пачка чистой бумаги? Нет. Нет-нет.

– Да ты… – Он почти задыхался. – Не тебе, дорогой мой, о девочках говорить! Ты просто завидуешь! Всегда завидовал! Потому что я-то нормальный, а ты – чертов гомик!

Дим на его вопль не отреагировал, молча делая что-то на экране смартфона. Закончил, сунул аппарат в карман, поднялся:

– Кредитку я тебе прикрыл, в смысле обеспечил регулярные поступления. Если что – звони.

И ушел.

Высоченный, широкоплечий, закрывший на мгновение все вокруг…

Очнулся Гест, когда над столиком навис хозяин.

– Если синьору так неприятны… – Он произнес одно из слов, которые Валентин никак не мог запомнить, их, альтернативных терминов для гомосексуалистов, в итальянском было не меньше, чем в русском, – вероятно, ему лучше выбрать другую тратторию. Боюсь, у нас с Пабло плохо получится вас обслуживать.

Пабло, напарник хозяина, был похож на него не то чтобы как две капли воды, но – похож, очень даже. Гест и думал, что они братья. А они – здрасте, пожалуйста! Еклмн!

– Мы не размахиваем своими… пристрастиями, как вы могли заметить. И те, кто размахивает, – хозяин, три дня назад сочувственно угощавший его граппой за счет заведения, сейчас явственно поморщился, – нам с Пабло неприятны так же, как и вам. Потому что спальня должна быть закрыта.

– Но я…

– Судя по вашим крикам, вы как раз полагаете, что имеете право оценивать то, что происходит в чужих спальнях. В спальне вашего друга, например.

Хозяин говорил очень медленно, как будто не на родном итальянском, а на, к примеру, явно нелюбимом испанском. Наверное, очень хотел, чтобы посетитель понял каждое слово, каждое выражение.

Да какого черта! Мало ли кофеен! Терпеть тут от всяких!

Он бросил на столик купюру – с избытком, чуть не вдвое – и стремительно вышел, все еще кипя от бешенства.

Смотревшему вслед Гесту Карлу было совершенно ясно и то, что здоровенный приятель невоспитанного русского только что прилетел, и то, что он, как деликатно выражался Пабло, гуляет по другой стороне улицы. Пабло никогда на этот счет не ошибался – и не потому, что искал себе пару, вовсе нет. У Пабло был друг, к которому он ездил каждый раз, когда выходной получался двухдневный. Иногда друг – его звали Микеле – приезжал к Пабло сюда. Хороший такой, вежливый, воспитанный, совсем не похожий на тех размалеванных красавцев, которые бегают со своими плакатами по Риму или Милану. У них тут, хвала Мадонне, пока таких безобразий нет.

Честно говоря, Карлу было плевать, кто с кем спит и в каких позах. Лишь бы у самого стоял, чтоб Джеми была довольна – потому что если Джеми бывала недовольна… О! Крошечная, чуть выше пряжки его ремня, Джеми легко превращала жизнь и его, и брата Пабло в сущий ад. Пора, кстати, большую сковородку почистить, чтоб сверкала…