Три товарища

Я кликнул Георгия, и мы отправились в «Интернациональ». Старая прокопченная развалюха была неузнаваема. Ярко горели огни на елке, и их теплый свет отражался в бутылках, бокалах, в меди и никеле стойки. Проститутки, увешанные фальшивыми драгоценностями, с лицами, полными ожидания, чинно сидели в вечерних туалетах за одним из столов.

Ровно в восемь часов в зал строем вошел хор объединенных скотопромышленников. Они выстроились перед дверью по голосам: справа — первый тенор, на другом конце, слева — второй бас Стефан Григоляйт. Вдовец и свиноторговец достал камертон, раздал ноты, и полилось пение на четыре голоса:

Святая ночь, пролей, пролей небесный мир
в сердца.
Приветь ты странника, пролей,
утешь до смертного конца.
Уж звездный в небе сонм горит, со мной он
тихо говорит
И на небо к тебе влечет,

Как агнца.

— Как трогательно, — сказала Роза, вытирая глаза.

После того как отзвучала вторая строфа, раздались громовые аплодисменты. Хор благодарно раскланялся. Стефан Григоляйт вытер пот со лба.

— Бетховен есть Бетховен, — заявил он. Возражений не последовало. Стефан спрятал носовой платок. — Ну а теперь — к орудию!

Стол был накрыт в большой комнате, отведенной объединению. Посредине на серебряных блюдах, поставленных на маленькие спиртовки, возвышались оба румяных и поджаристых поросенка. Ничему уже больше не удивляясь, они держали в зубах ломтики лимона, а на спинках маленькие зажженные елочки.

Появился Алоис. На нем был свежевыкрашенный фрак, подарок хозяина. Алоис внес полдюжины больших бутылей со штейнхегером и стал наполнять бокалы. С ним вошел и Поттер из общества друзей кремации, задержавшийся на очередном сожжении, которым он руководил.

— Мир сей земле! — провозгласил он с пафосом, пожал руку Розе и сел рядом с ней.

Стефан Григоляйт, сразу же пригласивший Георгия к столу, встал и произнес самую короткую и самую лучшую речь в своей жизни. Он поднял бокал со сверкающим штейнхегером, обвел всех сияющими глазами и воскликнул:

— Будем здоровы!

Затем он снова сел, и Алоис втащил в зал тележку со свиными ножками, квашеной капустой и соленой картошкой. Вошел хозяин с подносом, уставленным высокими стеклянными кружками с золотистым пильзенским пивом.

— Ешь медленнее, Георгий, — сказал я. — Твой желудок должен сначала привыкнуть к жирному мясу.

— Сперва я сам должен ко всему привыкнуть, — сказал он и посмотрел на меня.

— За этим дело не станет, — сказал я. — Нужно только избегать сравнений, тогда все быстро наладится.

Он кивнул и снова склонился над тарелкой.

Внезапно на дальнем конце стола вспыхнула ссора. Послышался громкий каркающий голос Поттера. Он хотел чокнуться с Бушем, табачником, но тот отказался, заявив, что не желает пить, так как хочет побольше съесть.

— А я говорю — чушь! — бранился Поттер. — За едой надо пить! Кто пьет, тот может съесть гораздо больше.

— Глупости! — прогудел Буш, тощий длинный человек с плоским носом и в роговых очках.

Поттер вскочил с места.

— Глупости? И эта говоришь мне ты, филин с трубкой?

— Тихо! — крикнул Стефан Григоляйт. — Никаких ссор на Рождество.

Ему объяснили, из-за чего весь сыр-бор, и он принял соломоново решение — проверить дело на практике. Перед каждым из спорщиков поставили одинаковые миски с мясом, картофелем и капустой. Порции были огромны. Поттеру разрешалось пить что угодно, Буш должен был есть всухомятку. Чтобы придать состязанию особую остроту, было решено заключить пари, а сам Григоляйт вел тотализатор.

Поттер соорудил перед собой настоящий венок из бокалов с пивом и поставил между ними маленькие рюмки с водкой, сверкавшие, как алмазы. Пари были заключены в соотношении три к одному в его пользу. Когда все приготовления были закончены, Григоляйт дал старт...

Буш навалился на еду с ожесточением, низко пригнувшись к тарелке. Поттер вел борьбу в прямой и открытой стойке. Перед каждым глотком он злорадно желал Бушу здоровья, в ответ на что тот лишь свирепо, с ненавистью зыркал на него глазами.

— Мне как-то нехорошо, — сказал Георгий.

— Пойдем со мной.

Я отвел его к туалету и присел в передней, чтобы подождать его. Сладковатый запах свечей смешивался с ароматом потрескивавшей от огня хвои. И вдруг мне почудилось, будто я слышу звук легких шагов, который так люблю, будто ощущаю теплое дыхание и близко-близко перед собой вижу темные глаза...

— Вот наваждение! — пробормотал я, вставая. — Что это со мной?

В этот миг раздался оглушительный рев:

— Поттер!

— Браво, Алоизиус!

Кремация победила.

В задней комнате, окутанной сигарным дымом, разносили коньяк. Я все еще сидел возле стойки. Появились девицы и начали оживленно шушукаться.

— Что у вас там? — спросил я.

— Для нас ведь тоже приготовлены кое-какие сюрпризы, — ответила Марион.

— Ах вот оно что.