Три товарища

— Где ты был?

— Захотелось пройтись.

— У тебя дурное настроение?

— Нет, нисколько.

— Радуйся, дорогой мой! Сегодня радуйся! Ради меня! Кто знает, когда я снова смогу пойти на бал?

— На балы ты будешь ходить очень часто.

Она прильнула к моему плечу.

— Раз ты это говоришь, значит, так оно наверняка и будет. Пойдем потанцуем. Сегодня мы впервые танцуем вдвоем.

Мы еще потанцевали, и теплый мягкий свет милосердно маскировал тени, которые в этот поздний час проступали на лицах.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Хорошо, Робби.

— Какая ты красивая, Пат.

Ее глаза засветились.

— Как хорошо, что ты мне это говоришь.

Я ощутил на своей щеке ее теплые, сухие губы.

* * *

В санаторий мы вернулись совсем поздно.

— Вы только посмотрите, какой у него вид, — хихикнул скрипач и украдкой показал на русского.

— У вас точно такой же вид, — раздраженно ответил я.

Он ошарашенно взглянул на меня, а потом ехидно проговорил:

— Ну понятно — вы-то сами здоровы как бык! Что вам до этих нюансов!

Я подал русскому руку. Он пожал ее с легким поклоном, затем бережно и нежно помог молодой испанке подняться по лестнице. Я смотрел, как они шли наверх, освещенные ночными лампочками, и почему-то мне подумалось, что на этой крупной сутулой спине и на хрупких плечах девушки вся тяжесть мира.

Маска смерти волокла по коридору заартачившегося жиголо. Антонио пожелал нам доброй ночи, и в этом почти беззвучном прощании было что-то призрачное.

* * *

Пат снимала платье через голову. Она стояла согнувшись и дергала что-то у плеча. При этом порвалась парча. Пат пригляделась к месту разрыва.

— Платье, видимо, уже изрядно поистрепалось, — сказал я.

— Неважно, — сказала Пат. — Думаю, что оно мне уже не понадобится.

Она медленно сложила платье, но не повесила его в шкаф, а поместила в чемодан. И вдруг на ее лице как-то сразу обозначилась усталость.

— Посмотри-ка, что я припасла, — быстро сказала она и вынула из кармана пальто бутылку шампанского. — Сейчас мы устроим себе отдельный маленький праздник.

Я взял стаканы и наполнил их. Улыбаясь, она отпила глоток.

— За нас с тобой, Пат.

— Да, дорогой, за нашу с тобой прекрасную жизнь.

Но как же все это было ни на что не похоже — и эта комната, и эта тишина, и наша печаль. Разве не раскинулась за дверью огромная, бесконечная жизнь, с лесами и реками, полная могучего дыхания, цветущая и тревожная, — разве по ту сторону этих больших гор не стучался беспокойный март, будоража просыпающуюся землю?

— Ты останешься у меня на ночь, Робби?

— Останусь. Ляжем в постель и будем так близки, как только могут быть близки люди. Стаканы поставим на одеяло и будем пить.

Шампанское. Золотисто-коричневая кожа. Предвкушение. Бодрствование. А потом тишина и едва слышные хрипы в любимой груди.

XXVIII

 Снова задул фен. Он шумно гнал сквозь долину влажное тепло. Снег оседал. С крыш капало. Температурные кривые больных ползли вверх. Пат должна была оставаться в постели. Каждые два-три часа ее смотрел врач, чье лицо становилось все более озабоченным.

Однажды, когда я обедал, ко мне подошел Антонио и сел за мой столик.

— Рита умерла, — сказал он.

— Рита? Это вы о русском?

— Нет, это я о Рите, об испанке.

— Не может быть, — сказал я, похолодев. В сравнении с Пат Рита была гораздо менее опасно больна.

— Здесь может быть больше, чем вы думаете, — грустно возразил Антонио. — Она умерла сегодня утром. Все осложнилось воспалением легких.

— Ах, воспаление легких! Это другое дело, — облегченно сказал я.

— Восемнадцать лет. Страшно все-таки. И как тяжело она умирала.

— А что с русским?

— Лучше не спрашивайте. Никак не хочет поверить, что она мертва. Уверяет, что это мнимая смерть. Не отходит от ее постели, никто не может увести его из комнаты.

Антонио ушел. Я уставился в окно. Рита умерла, а я сидел и думал лишь об одном: это не Пат. Это не Пат.

Сквозь остекленную дверь коридора я увидел скрипача. Не успел я встать, как он уже направился ко мне. Выглядел он ужасно.

— Вы курите? — спросил я, чтобы что-то сказать.

Он громко рассмеялся.

— Конечно, курю! А почему бы и нет? Теперь-то уже все равно.

Я пожал плечами.

— Вам все это, небось, смешно. Строите из себя этакого порядочного! Кривляка! — насмешливо проговорил он.

— Вы что, спятили? — удивился я.

— Спятил ли я? Нет, не спятил. Просто влип! — Он перегнулся через стол и обдал меня коньячным перегаром. — Я влип. Они подложили мне свинью. Да и сами они свиньи. Все! И вы тоже — добродетельная свинья!

— Не будь вы больны, я бы вышвырнул вас в окно, — сказал я.

— Больны, больны! — передразнил он. — Вовсе не болен я, а здоров. Или почти здоров. Только что видел свой снимок. Редкостный случай чрезвычайно быстрой инкапсуляции! Звучит прямо как анекдот, верно?

— Так радоваться вам надо! — сказал я. — Уедете отсюда, и все ваши горести позабудутся.

— Вот как! — удивился он. — Неужели вы это серьезно? До чего же у вас практический умишко! Да хранит Господь вашу толстокожую душу!

Он отошел на нетвердых ногах, но тут же обернулся.

— Айда со мной, пошли! Не покидайте меня. Давайте как следует выпьем. За мой счет, разумеется. Не могу я оставаться в одиночестве.