Три товарища и другие романы

Равич снова заглянул в буфет. Справа — пузыри с мятным ликером для кого-то еще, слева — кальвадос для него. Все так домовито, по-хозяйски, любо-дорого смотреть, даже трогательно. Он достал бутылку кальвадоса, вскрыл. Почему нет, собственно? Дорогая сердцу символика любимых напитков, сентиментальной слезой размазанная по душещипательной сцене расставания. Он прихватил две рюмки и направился к столику. Жоан наблюдала, как он разливает кальвадос по рюмкам.

За окном послеполуденное солнце дарило летний день, золотой и огромный. Свет стал ярче, краски насыщеннее, небо синей. Равич глянул на часы. Начало четвертого. Он посмотрел на секундную стрелку, в первый миг решив даже, что та стоит. Но нет, длинный тонкий золотой клювик исправно склевывал деления секунд на циферблате. Хочешь верь, хочешь нет — он пробыл здесь всего полчаса. Мятный ликер, подумалось ему. Ну и вкусы!

Жоан по-прежнему была на синей тахте, но уже сидела.

— Равич, — сказала она мягким, вкрадчивым и все еще утомленным голосом, — это что, опять какой-нибудь твой подвох, или ты и вправду меня понимаешь?

— Никакой не подвох. Чистая правда.

— Правда, понимаешь?

— Да.

— Я так и знала. — Она ему улыбнулась. — Я это знала, Равич.

— Вообще-то не так уж трудно понять.

Она кивнула.

— Дай мне немного времени. Не могу я так сразу. Ведь он ничего плохого мне не сделал. А я вообще не знала, вернешься ли ты. Не могу же я ему так сразу в лоб брякнуть.

Равич залпом допил свою рюмку.

— К чему нам эти подробности?

— Чтобы ты знал. Чтобы понял. Это… словом, мне нужно какое-то время. Он… я просто не знаю, что с ним будет. Он меня любит. И я ему нужна. Он же не виноват.

— Конечно, нет, Жоан. И времени у тебя сколько угодно.

— Да не нужно мне сколько угодно. Совсем немного. Чтобы не сразу. — Она откинулась на подушки тахты. — А эта квартира, Равич, с ней все совсем не так, как ты, возможно, думаешь. Я сама зарабатываю. Больше, чем раньше. Он только мне помог. Он актер. У меня теперь роли в кино, небольшие, правда. Он меня только протолкнул.

— Я примерно так и думал.

— Талант у меня не бог весть какой, — продолжала она. — На этот счет иллюзий я не строю. Но хотелось вырваться из ночного клуба. Там не продвинешься. А здесь можно. Даже без таланта. А я хочу независимости. Тебе, наверно, все это покажется смешным…

— Нет, — сказал Равич. — Это вполне разумно.

Она глянула на него недоверчиво.

— Разве ты не за этим тогда в Париж приехала?

— Ну да.

«Вот она сидит, смотрит на меня, — думал Равич, — сама святая невинность, горько обиженная судьбой-злодейкой и мной заодно. Такая спокойная, почти благостная, ибо первую бурю, слава богу, пронесло. Она, конечно же, все мне простит, и если я не успею вовремя смыться, еще доложит мне во всех подробностях, как она жила эти последние месяцы, — эта стальная орхидея, к которой я пришел в твердом намерении раз и навсегда с ней порвать и которая уже исхитрилась с больной головы все перевалить на здоровую, чуть ли не меня самого объявив во всем виноватым».

— Все хорошо, Жоан, — сказал он. — Ты уже многого достигла. И еще продвинешься.

Она вся подалась вперед.

— Ты считаешь?

— Несомненно.

— Правда, Равич?

Он встал. Еще минуты три — и его втянут в профессиональный разговор о кино. «С ними лучше вообще никогда никаких диспутов не затевать, — подумал он. — Уходишь всегда побежденным. Логика в их руках — все равно что воск. Никаких слов, только поступки. Раз, и готово».

— Я не совсем то имел в виду. По этой части ты лучше спроси своего специалиста.

— Ты что, уже уходишь?

— Да, у меня дела.

— Почему бы тебе еще не остаться?

— Мне надо обратно в клинику.

Она завладела его рукой и искательно, снизу, заглядывала в глаза.

— Но ты ведь сам сказал, что все закончишь и только потом ко мне придешь.

Он прикидывал, сказать ли ей сразу, что больше он вообще к ней не придет. Но нет, на сегодня, пожалуй, достаточно. И ему, и ей. Выходит, она и тут своего добилась. Но ничего, это все само сделается.

— Ну останься, Равич! — попросила она.

— Не могу.

Она встала и прильнула к нему. Еще и это, подумал он. Старая, как мир, игра. Дешево и сердито. Пустилась во все тяжкие. Да и как заставишь кошку щипать траву? Он мягко отстранился.

— Мне надо идти. Там, в клинике, пациент умирает.

— У врачей всегда уважительные причины, — медленно, со значением проговорила она, не сводя с него глаз.

— Как и у женщин, Жоан. У нас дела по части смерти, у вас по части любви. Самые важные дела на свете. И причины самые уважительные.

Она не ответила.

— А еще у нас, врачей, желудки крепкие, — добавил Равич. — Без этого никак. Иначе нам не справиться. Где нормального человека стошнит, нам только интересней становится. Прощай, Жоан.

— Ты еще придешь, Равич?

— Не думай об этом, Жоан. Ты же сама просила дать тебе время. Вот со временем все и узнаешь.

И он решительно, не оглядываясь, направился к двери. На сей раз Жоан не стала его удерживать. Но он знал: она неотрывно смотрит ему вслед. Почему-то вдруг разом заглохли все звуки — словно он идет под водой.

22