Три товарища и другие романы

Оно и впрямь важнее, подумал Равич. Малый круг, узкий мирок, защищающий тебя от грандиозного хаоса. Если бы не это — до чего бы мы докатились?

Он сидел за столиком перед кафе «Триумф». Ночь была облачная, белесая. Стояла теплынь, и где-то по краям неба бесшумно вспыхивали зарницы. А мимо, не замирая ни на миг, текла по тротуарам ночная жизнь. Женщина в синей атласной шляпке подсела к нему за столик.

— Вермутом не угостишь? — спросила она.

— Угощу. Только не приставай. Я жду кое-кого.

— Можем подождать и вместе.

— Лучше не надо. Ко мне сейчас придет дзюдоистка из Дворца спорта.

Женщина улыбнулась. Она была настолько сильно накрашена, что улыбку можно было различить только по движению губ, лицо же оставалось белой неподвижной маской.

— Пошли ко мне, — предложила она. — У меня квартирка миленькая. И я все умею.

Покачав головой, Равич положил на стол пятифранковую бумажку.

— На вот. И на этом все. Будь здорова.

Женщина бумажку взяла, деловито сложила и сунула за подвязку чулка.

— Хандра? — поинтересовалась она.

— Нет.

— Я от хандры мигом избавлю. И подружка имеется. Молоденькая, — добавила она после паузы. — Грудки острые, что твоя Эйфелева башня.

— В другой раз.

— Ну, как знаешь. — Женщина встала и отсела за один из соседних столиков. Оттуда она еще пару раз на него глянула, потом купила себе спортивную газету и углубилась в изучение результатов матчей.

Равич смотрел на пестрый людской поток, тянувшийся мимо без начала и конца. Оркестр в зале играл венские вальсы. Молнии полыхали все ярче. Ватага молоденьких гомосексуалистов, кокетливо и призывно галдя, устраивалась за соседним столиком, словно стайка попугаев. Парни были выряжены по последней моде: при бакенбардах и в сильно приталенных пиджаках с подчеркнутыми набивными плечами.

Какая-то девица остановилась возле столика Равича, пристально на него глядя. Лицо показалось ему смутно знакомым, но он столько лиц на своем веку перевидал. На первый взгляд просто хорошенькая шлюха в амплуа беспомощной гимназистки.

— Вы меня не узнали? — робко спросила она.

— Конечно, узнал, — твердо ответил Равич. Он понятия не имел, кто она такая. — Как дела?

— Хорошо. Но вы ведь правда же меня не узнали?

— У меня ужасная память на имена. Но, конечно же, я вас узнал. Просто мы давно не виделись.

— Ага. Ну и нагнали же вы тогда на моего Бобо страху. — Она улыбнулась. — Ведь вы мне жизнь спасли, а теперь вот уже и не узнаете.

Бобо. Жизнь спас. Повитуха. Равич все вспомнил.

— Вы Люсьена, — сказал он. Ну конечно. — Просто тогда вы были больны. А сейчас здоровы. В этом все дело. Потому я вас сразу и не признал.

Люсьена просияла.

— Правда?! Вы правда вспомнили?! И спасибо вам большое за те сто франков, что вы сумели для меня выбить у мадам Буше.

— Ах это… Ну да… — После полного фиаско у повитухи он и правда послал тогда девчонке сотню из своих денег. — К сожалению, не все.

— Да что вы, и этого хватило. Я совсем не рассчитывала.

— Ну и ладно. Хотите со мной чего-нибудь выпить, Люсьена?

Она кивнула и робко присела за его столик.

— «Чинзано» с сельтерской, если можно.

— Что поделываете, Люсьена?

— Живу. Не жалуюсь.

— Вы все еще с Бобо?

— Да, конечно. Но он теперь совсем другой стал. Лучше гораздо.

— Ну и хорошо.

А больше особенно и спрашивать-то не о чем. Малютка-белошвейка стала малюткой-шлюхой. Ради этого он ее с того света вытаскивал. Об остальном Бобо позаботился. Зато беременность ей теперь не грозит. Опять же преимущество. Сейчас-то она, конечно, еще начинающая, и обаяние юности делает ее особенно привлекательной для пожилых греховодников — как фарфоровую статуэтку, пока та еще не потерлась и не облупилась от многочисленных прикосновений. Сидит, как птичка, и пьет деликатно, мелкими глоточками, но глазенки-то уже так и бегают. Картина, что и говорить, не слишком отрадная. Хотя и сожалеть тоже особо не о чем. Это просто жизнь, она идет себе своим ходом, на нас не оглядываясь.

— Ты хоть довольна? — спросил он.

Она кивнула. Видно было: она и вправду довольна. А что, у нее все в порядке и все правильно. Было бы о чем трагедии разводить.

— Вы один? — спросила она.

— Да, Люсьена.

— В такой вечер — и один?

— Да.

Она смотрела на него с робкой улыбкой.

— А у меня как раз есть время.

«Да что же это с ними со всеми? Неужто у меня такой изголодавшийся вид, что всякая шлюха спешит подкормить меня крохами продажной любви?»

— Слишком уж далеко к тебе ехать, Люсьена. А у меня времени в обрез.

— Ко мне нам нельзя. Бобо ничего не должен знать.

Равич поднял на нее глаза.

— Бобо что, никогда ничего об этом не знает?

— Ну нет. О других-то он знает. Он же следит. — Она снисходительно улыбнулась. — Он же у меня молоденький еще. Думает, я иначе денежки прикарманивать буду. Но от вас-то мне денег не надо.

— И из-за этого Бобо не должен ничего узнать?

— Нет, не из-за этого. Просто приревнует. А он тогда буйный.

— И что же, он ко всем ревнует?

Люсьена удивленно вскинула глаза.

— Нет, конечно. То ведь просто заработок.

— Значит, он ревнует, только когда ты не берешь денег?

Люсьена смутилась. И даже вдруг зарделась слегка.