Три товарища и другие романы

Мы побывали еще в нескольких ресторанах. Бройер был возбужден, речист и полон надежд. Пат притихла. Она ни о чем не спрашивала меня, ни в чем не упрекала, не пыталась ничего выяснить, она просто присутствовала, иногда улыбалась мне, иногда танцевала — и тогда казалось, будто это тихий, нарядный, стройный кораблик скользит сквозь рой марионеток и карикатурных фигур.

Сонливый чад ночных заведений словно прошелся своей серо-желтой ладонью по лицам и стенам. А музыку как будто загнали под стеклянный колпак. Лысый пил кофе. Женщина с руками, похожими на ящериц, уставилась в одну точку. Бройер купил розы у поникшей от усталости цветочницы и разделил их между Пат и двумя женщинами. На полураскрытых бутонах застыли маленькие чистые бисеринки воды.

— Давай потанцуем с тобой хоть раз, — сказала мне Пат.

— Нет, — сказал я, думая о том, какие руки ее сегодня касались. — Нет, нет. — Я почувствовал себя нелепым и жалким.

— И все-таки мы потанцуем, — сказала Пат, и глаза ее потемнели.

— Нет, — сказал я, — нет, Пат.

Потом наконец мы собрались уходить.

— Я отвезу вас домой, — сказал мне Бройер.

— Хорошо.

У него в машине нашелся плед, который он положил Пат на колени. Она выглядела теперь очень бледной и усталой. Женщина, с которой мы сидели за стойкой, при прощании сунула мне записку. Я сделал вид, что этого не заметил, и сел в машину. Дорогой смотрел в окно. Пат сидела в углу и не шевелилась. Я даже не слышал ее дыхания. Бройер поехал сначала к ней. Он знал, где она живет, вопросов не задавал. Она вышла из машины. Бройер поцеловал ей руку.

— Спокойной ночи, — сказал я, не взглянув на нее.

— Где вас высадить? — спросил меня Бройер.

— На ближайшем углу.

— Я с удовольствием довезу вас до дома, — возразил он как-то поспешно и преувеличенно вежливо.

Он явно не хотел, чтобы я вернулся к ней. Я раздумывал, не дать ли ему по физиономии. Но он был мне слишком безразличен.

— Ладно, тогда отвезите меня к бару «Фредди».

— А пустят вас в такое время?

— Очень трогательно, что вас это заботит, — сказал я, — но будьте покойны, меня везде еще пускают.

Как только я произнес эти слова, мне стало его жаль. Ведь он наверняка казался себе весь вечер лихим и обаятельным гулякой. Такие иллюзии нельзя разрушать. Я простился с ним более учтиво, чем с Пат.

В баре было еще довольно много народу. Ленц и Фердинанд Грау играли в покер с владельцем магазина модной одежды Больвисом и еще с несколькими мужчинами.

— Присаживайся, — сказал Готфрид, — сегодня покерная погода.

Я отказался.

— Да ты только посмотри, — сказал он, кивая на целую кучу денег. — И без всякого блефа. Масть сама так и прет.

— Ну ладно, — согласился я. — Давай.

Я на первой же сдаче на двух королях обставил четверых.

— Каково! — воскликнул я. — Похоже, и в самом деле сегодня шулерская погода.

— Тут такая всегда, — заметил Фердинанд, протягивая мне сигареты.

Я не хотел здесь задерживаться. Но теперь вдруг снова почувствовал почву под ногами. Настроение, конечно, было неважное, но все-таки здесь была моя старая честная родина.

— Поставь-ка мне полбутылки рома! — крикнул я Фреду.

— Смешай его с портвейном, — сказал Ленц.

— Нет, — сказал я. — Некогда экспериментировать. Хочу надраться.

— Ну так выпей сладких ликеров. Что, поссорился?

— Ерунда.

— Не скажи, детка. И не пудри мозги старому папаше Ленцу, который собаку съел в сердечных делах. Признавайся и хлобыщи.

— С женщиной нельзя ссориться. На нее можно разве что злиться.

— Что-то слишком тонко для трех часов ночи. Я, кстати говоря, ссорился с каждой. Когда кончаются ссоры, то скоро и всему конец.

— Ладно, — сказал я, — кто сдает?

— Ты, — сказал Фердинанд Грау. — Радуйся, у тебя мировая скорбь, Робби. Береги ее как зеницу ока. Жизнь пестра, но несовершенна. Между прочим, для человека с мировой скорбью ты блефуешь на славу. Два короля — это уже наглость.

— Как-то я наблюдал партию, в которой на двух королей поставили семь тысяч франков, — сказал Фред от стойки.

— Швейцарских или французских? — спросил Ленц.

— Швейцарских.

— Твое счастье, — заявил Готфрид. — Если бы французских, тебе бы попало за то, что мешаешь игре.

Мы играли в течение часа. Я довольно много выиграл, больше постоянно проигрывал. Я пил, но не чувствовал ничего, кроме головной боли. Хмельное блаженство не наступало. Я только острее все чувствовал. В животе начался настоящий пожар.

— Ну а теперь кончай игру и поешь чего-нибудь, — сказал Ленц. — Фред, дай ему сандвич и пару сардин. Прячь деньги в карман, Робби.

— Давай еще один кон.

— Ладно. Но последний. По двойной ставке?

— По двойной! — загудели все.

Я довольно безрассудно прикупил три карты к десятке и королю треф. Пришли валет, дама и туз той же масти. С таким набором я выиграл у Больвиса, у которого на руках был полный комплект восьмерок. Больвис взвился под потолок. Проклиная все на свете, он придвинул мне кучу денег.

— Видал? — сказал Ленц. — Покерная погодка!

Мы перебрались к стойке. Больвис опять спросил о «Карле». Он все не мог забыть, как Отто обогнал его спортивную машину. И все еще надеялся купить «Карла».