Три узды

– Он за мной ухаживал. Убирал там… ну, я же не могла даже в туалет сходить. Все время разговаривал со мной на своем языке непонятном. Включал радио или телевизор – может, думал, мне полезно будет. И… гладил, трогал. Целовал часто – руки, ноги даже. Один раз только в губы, – она передернулась. – Больше ничего не делал, не переживай… Точнее, не знаю. Я всё больше без памяти была. Он мне делал к-какие-то уколы, от которых я все время засыпала. Но я н-не-не думаю, что он мог еще что-то. Потом поняла, что это н-невозможно… Только все равно ведь противно, да?

Ее голос дрожал, и я успокаивающе положил ей руку на колено. Она не возражала, и, кажется, вовсе этого не заметила – так захватили ее тяжелые воспоминания.

– А потом ты сбежала?

– Да. Однажды он ушел надолго – на день, или, может, два. Я очень захотела пить, и вдруг поняла, что могу встать. А дальше ты знаешь…

– И там была эта машина?

– Да, стояла у подъезда – п-пыльная, вся в листьях. Это точно Есь за нами ехал, я знаю. Не оставит меня в покое…

Ася изможденно закрыла глаза. Такие обильные словоизлияния, похоже, совсем вымотали ее – обычно такую молчаливую, что за целый день она могла обойтись парой слов, да и то сказанных по крайней необходимости.

Вот так Язь, – с ненавистью подумал я. То бишь Есь, мать его. Физик, блин, теоретик. Творец прошлого. Лучший, нет, единственный друг. Глухой на ухо гитарист, вышивальщик крестиком и гладью, матерщинник, выпивоха, бесстрашный казанова и болтливый интеллектуал. Заводила, харизматик, свой в доску парень. Наследник сибирских шаманов, чтоб они все передохли. В смысле – в гробу на своих оленях перевернулись… Но как же он нас нашел? И зачем? Чтобы я не узнал о его гнусностях?..

– Ты думаешь, он знает, где мы? Знает, что ты отправилась к родителям?

Она только жалко улыбнулась. Мог и не спрашивать – если бы я не нашел Асю в старой квартире, то сам отправился именно сюда. Я так разозлился, что чуть не пролетел на полном ходу нужный съезд, но в последний момент Ася, перегнувшись боком через рычаг, испуганно стукнула меня твердыми, неживыми пальцами протеза. Я вынырнул из размышлений и еле успел завернуть.

Вскоре мы были на месте. В когда-то большом и процветающем, а ныне всеми забытом селе Зупатые Узды, подарившем миру Асю… и Стаса. Дела тут обстояли, кажется, совсем неважно. Мы медленно плыли по заросшей деревенской улице – мимо еле видных в тумане домов с заложенными горбылем окошками. Несмотря на непозднее время, навстречу нам не вышла ни одна живая душа – не видно было ни селян, ни коров; даже собаки, обычно с раздражением встречающие чужаков, молчали. Ася, затравленно озирая это безмолвие, молча указала мне, где остановиться – сам я был здесь только раз, и то в настолько измененном состоянии тела и духа, что вряд ли мог распознать нужный двор.

Дощатые, черные от грибка ворота были прикрыты, но не заперты. Петли настолько закисли, что мне пришлось навалиться на них всем телом – и только тогда мы смогли протиснуться через образовавшуюся щель. В саду тоже царило неопрятное буйство природы: когда-то ухоженные грядки были сплошь покрыты лесом крапивы, а в ней секвойями возвышались гигантские, раскидистые, сухие по случаю осени зонтики укропа (а может, и не укропа – я не силен в ботанике). Беседка, которую я смутно помнил белой и нарядной, теперь стояла унылым скелетом из жердей, а на внешне еще крепком, лишь слегка осевшем доме, висел огромный, бурый от ржавчины замок.

Закат. Один раз – не водолаз. Ответы на все вопросы.

Проникнуть в запертое жилище оказалось несложно – я просто потянул за петли замка, и грубые гвозди, их удерживающие, легко выпали из трухлявого дерева. Дом, разумеется, был в полном запустении – голые стены с пузырящимися от сырости желтыми обоями, ошметки линолеума на сгнившем полу, обсыпавшийся потолок… Везде было пусто, не осталось даже ненужного хлама, обычно забываемого при переезде. Вечерний свет, и без того неяркий, с трудом проникал через окна – целые, но напрочь затянутые пылью и паутиной. В единственной комнате первого этажа царил плотный мрак, великодушно скрывающий от нас свидетельства печального распада когда-то нормальной и, наверное, счастливой жизни людей, которым принадлежал этот дом. Одно было очевидно: все тут давным-давно покинуто, безнадежно и навсегда.

– Что же это такое, Макс?.. – прошептала Ася. – Где они все? Куда подевались?..

Губы ее дрожали от недоумения и горя. Я взял ее за плечи, чтобы обнять и успокоить, но она с неожиданным ожесточением вывернулась и побежала по лестнице наверх.

– Мама! – позвала она тонким голосом. – Мама, я тут!..

Это было настолько жалко и… страшно, что я бросился за ней. Она стояла посреди небольшой комнатушки – видимо, бывшей детской, судя по веселым розовым слоникам на вздутых обоях, и беззвучно плакала. Руки ее были опущены: она даже не пытаясь вытирать слезы, капающие с носа. Я подошел к ней – на этот раз она меня не оттолкнула, кажется, просто потому что не заметила моих неловких сочувственных объятий.