Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий

Ведь именно под его «чутким» руководством был «явлен миру» ГУЛАГ, началась стройка Беломорско-Балтийского канала.

В следующем, 1934-м сам Генрих Григорьевич занял кресло наркома внутренних дел СССР, а ещё через год ему, первому из чекистов, будет присвоено звание «Генеральный комиссар госбезопасности».

Но совсем скоро – в марте 1937 года – придёт и его час расплаты: органами НКВД Ягода будет арестован: «Ввиду обнаружения антигосударственных и уголовных преступлений… совершённых в бытность его Наркомом внутренних дел, считать необходимым исключение его из партии и ЦК и санкционировать его арест». Ровно через год Генриха Ягоду расстреляют на полигоне Коммунарка, там, где некогда находилась дача бывшего наркома и где с комфортом проводил он летние беззаботные деньки. Причём перед казнью «сотоварищи» уготовили ему суровое испытание: заставили стать свидетелем, как расстреливают других осуждённых.

Освобождение

Обратимся вновь к запискам Наталии Мезенцовой: «Недоедание и тяжёлая работа, сильная простуда привели брата к плевриту, с высокой температурой: его положили в госпиталь, на простыни только что умершего от туберкулёза. Этого оказалось достаточно для всего затем случившегося».

Наталия Сергеевна описывает все свои хлопоты в Москве: обращения в нужные инстанции и к тем, кто, обладая известными именами, мог сказать своё веское слово в защиту брата, – известным писателям, пушкинистам, деятелям культуры. После долгих просьб и увещеваний пришла радостная весть: Мезенцову, «как правнуку великого поэта», изменили приговор! В полученном документе значилось непонятное ныне – «минус двенадцать», то есть Александр Мезенцов имел право «на свободную высылку, за исключением двенадцати городов, где есть университеты или институты».

Радость от долгожданной вести омрачалась долгим молчанием: лагерное начальство, казалось, игнорировало все запросы из Москвы. Позднее причины того бездействия разъяснились. Всё оказалось банальным и оттого ещё более жестоким: документ-послание о смягчении приговора, равно как и письма, шли на… цигарки для конвоиров.

А сестра Наталия тревожилась, и всё чаще брат стал являться ей во сне: «Я видела его мальчиком в матросской блузе, которую носили мальчики в те времена, и каждый раз именно так, без всяких слов. Сколько это длилось, не помню, но вскоре я почувствовала очень ясно и уверенно, что он переживает что-то тяжёлое, – что он болен!»

На семейном совете решили: срочно ехать в лагерь, разыскивать Сашу. Но ни Наталия Сергеевна, ни её старшая сестра Марина покинуть Москву не могли – обе они работали. Решилась ехать в Карелию, дабы вызволить своего питомца, няня Настасья. Прибыв на станцию Май-Губа, узнала, что её Сашу перевели уже в другой лагерь. Наняв подводу, добралась до нового лагеря, где ей объявили, что заключённый Мезенцов лежит в госпитале и никаких бумаг о смягчении его судьбы не получали. Нянюшка тотчас отправилась к лагерному начальству – и уж как это ей удалось, один Бог знает! – но отыскала там нужную бумагу.

На другой день Анастасии Васильевне разрешили свидание с Сашей. «Свидание им дали в поле, перед лагерем, – пишет Наталия Мезенцова. – Она ждала его у стога сена и, наконец, дождалась: навстречу шёл человек, похожий на призрак, бледный, худой, как скелет. Встреча была трудная – и радость, и горечь!»

Няне удалось уговорить начальство разрешить Александру Мезенцову жительство в Минусинске, там, где отбывал ссылку его отец. Не райское, к слову, местечко – сибирский город, где зимой лютуют пятидесятиградусные морозы! Однако лагерные власти боялись отпускать осуждённого даже туда: как-никак, а граница с Китаем близко, вдруг да перебежит! Но, увидев всю немощь двадцатилетнего узника, начальник лагеря милостиво согласился.

Анастасии Соколовой удалось, преодолев немыслимые препоны, вывезти своего любимца в Вологду. Оставив его в снятой комнатушке и снабдив едой, спешно отправилась в Москву за деньгами и тёплой одеждой для поездки в Сибирь. Деньги удалось собрать благодаря друзьям, и самоотверженная нянюшка (поистине не уступающая в силе своей любви пушкинской Арине Родионовне!) вернулась в Вологду, чтобы купить билеты и вместе с Сашей двинуться в далёкий Минусинск.

Наталия Сергеевна со слов нянюшки пишет: «Всю дорогу он (Саша) лежал и с жадностью ел всё, что ему давали». В те времена, поясняет мемуаристка, на железнодорожных станциях можно было купить хлеба, яиц и молока. Наконец и долгожданный сибирский город! Состав подкатил к перрону, где с беспокойством и нетерпением ждал сына генерал-отец.