Три всполоха в священном гроте

Хэн посмотрел ей в глаза, но не ответил, а продолжил идти рядом. В эти пару минут тишины, глядя на него, Лайна все удивлялась, насколько встреченный ею человек отличается от образа, составленного по письмам. Эрцгерцог, к которому она привыкла, был целеустремленным, суровым и немногословным. Кем-то из тех рыцарей, что ведут за собой целое войско в неведомые земли. Невысокой фигуре Хэна не шли ни доспехи, ни славные победы: в нем оказалось слишком много некой хрупкости и задумчивости.

– Я знаю, что мы сможем отбросить противоречия орденов ради более серьезных целей, – произнес Хэн. Снова замолчал, глядя ей в глаза. Вот тут бы и сказать, что нет никаких серьезных целей, но Лайна медлила, словно ждала, что вместе со старым образом превратится в пыль и вся эта ерунда с правами Аргастов. А Хейан посмотрел вперед и скривился: – Вот гадость!

Они стояли на развилке, напротив невысокой мраморной стелы, украшенной золотыми узорами. Посередине висела черная табличка с давно выцветшей надписью.

– А чего такого? – удивилась Лайна. – Я люблю это место. Кажется, оно называется кенотаф, как на полях сражений? Мне всегда было интересно, в честь кого его поставили. Последние крупные битвы здесь были очень давно, когда осаждали Кану в 2862 году.

На лице Хэна застыло неопределенное выражение.

– Для девушки из ордена вы неплохо знаете историю, – он подошёл ближе и провел пальцем по месту, где была когда-то надпись. – Это и впрямь кенотаф. Только не для генерала, погибшего неизвестно где посреди сражения. Он для двух людей, тела которых не смогли найти под обвалившимися стенами. И там написано, – Хэн наморщил лоб, – «возлюбленным детям моим». А наверху вензель Его Величества Райнсворта Камта.

– Подождите… – Лайна замерла.

– Ага, – кивнул он, растянув половину лица в усмешке. – Это мой кенотаф.

Лайна закусила губу. Выводя его на искренность в шаловливом порыве, она почти была готова заявить, что не хочет переворотов и восстановления старой династии. За прошедшую неделю в голове не возникло никакого хитрого способа донести это. Но глядя на него, стоящего возле собственного надгробия, Лайна вспоминала давние слова Мадлен: «Мальчик потерял свою старую жизнь и мечтает ее вернуть, это неудивительно. Он так и не смог приспособиться к новой». Эрцгерцог с его кривой усмешкой и грустными глазами, и впрямь далекий от этого времени, вообще не походил на человека, способного кого-то свергнуть. А если она сейчас лишит его той самой «серьезной цели», что ему останется, кроме этого кенотафа?

– Не надо говорить, что вы сожалеете, – Хейан Камт снова смотрел ей в глаза. – Это слишком скучно, Лайна.

Она чуть улыбнулась.

– Тогда скажу, что я рада. Рада, что вы выжили и я могу с вами познакомиться.

– И я тоже рад знакомству, – отозвался он серьезно. – Хорошо, что вы решили начать сразу с противоречий. Будь здесь ваш дядюшка, он засунул бы эту тему на пыльный чердак и с улыбкой держал бы дверь, пока за ней бушует пожар. Я предпочитаю развести огонь на открытом воздухе.

Лайна неторопливо двинулась направо от развилки и от чудовищно мирного кенотафа.

– Тогда буду откровенна. Я терпеть не могу ваших соратников, меня раздражают их методы, а больше всего – попытки доказать, что наши методы хуже. У меня было несколько неприятных происшествий из-за карадильского ордена, и мне обидно. Но когда я думаю, как это все видят на другой стороне гор, то, клянусь, я не могу их ни в чем винить. А потому предпочитаю держаться подальше от самой вражды. Но, повторяю, – она внимательно посмотрела на Хэна, – я терпеть не могу карадильцев.

– Тогда я скажу, что терпеть не могу лилейников, – в выражении лица Хейана смешались упрямство и какое-то удовлетворение. – А особенно их лицемерие, внешнюю безобидность и хорошие дела напоказ. Ваш орден пытается быть смиренными овечками, а карадильцы, значит, жестокие и во всем виноваты. Клянусь, время, когда наши ордена сотрудничали, было во сто крат хуже честной вражды. Потому что почти горному ордену доставались и самые тяжелые дела, и самые тяжелые обвинения. Если б лилейники были настолько же честны, как вы, проблем не возникло бы.

– Что ж, теперь мы знаем, что терпеть друг друга не можем.

– А значит, можем спокойно оценивать друг друга как людей, а не как членов орденов.

– Ну, знаете ли, я бы все же подискутировала с некоторыми вашими утверждениями… – неопределенно протянула Лайна.

– Всегда готов.

– …но предлагаю в течение ближайших трех дней не затрагивать эту тему. Иначе она закипит и забулькает. Я такого не люблю.

На его лице снова мелькнуло удивление.

– Я думаю, – продолжила она, – что нам стоит серьезно поговорить об этом, но сначала узнать друг друга. Я посмотрю на вас и подумаю, какие аргументы вам подойдут. Вдобавок пообижаюсь хорошенько на ваших товарищей, которые меня обидели, пообзываю их плохими словами и смогу рассуждать нормально, – в этот момент, не выдержав недоуменного выражения собеседника, Лайна рассмеялась. – Хэн, я предупреждала вас о своих причудах.

– Но уже после того, как ринулись в атаку вниз по склону, – язвительно напомнил он.