Три жены

«Кр-рас-сивый», – сквозь зубы процедила Жанна и глухо застонала. «Понравился», «влюбилась» – она не понимала этих слов. Ей никто никогда не нравился, а любила она только своего Алеко. Но это было другое чувство. Теперь Жанна с нетерпением ждала следующего дня, чтобы еще раз дотронуться до головы Волка. Она не знала, что с ней происходит. Она не знала, что об этом думать.

На следующий день, как только Волк показался в дверном проеме, девочки разом умоляюще обернулись на Жанну. Она вышла вперед необыкновенно бледная, отчего волосы казались еще чернее, а глаза горели двумя углями на лице. Машинка в ее руках двигалась по голове Волка непростительно медленно. В кончиках пальцев Жанна держала записку, нацарапанную накануне, и все никак не решалась передать ее Волку. Пальцы ее от напряжения плохо слушались. Неожиданно записка – сантиметровая бумажка, сложенная пополам, – упала на колени Волку. Не успела Жанна охнуть, как Волк сделал быстрое, едва уловимое движение рукой, и записка исчезла. Значит, он понял, значит, ждал, – обрадовалась она.

Сашка сотню раз прочитал каракули Жанны, прежде чем выбросить бумажку. Она написала свой адрес – больше ничего. Но он прочитал записку по-своему. Она написала ему свой адрес! Это было невероятно, учитывая, где он сейчас находится. Адрес – это приглашение. Иначе зачем же его писать?

Жанна не знала, что приглашения ее он принять не сможет. Выйти на свободу ему предстояло не скоро, он хотел знать одно: зачем она позвала его. Он вспоминал только, как закачались перед глазами белые всполохи, когда Жанна провела рукой от его макушки к уху на прощание. Закачались, а потом заискрились внутри…

Прошло два месяца, и наступил Новый год. Жанна встречала его одна – бабушка-соседка неделю лежала в больнице. Сразу после того, как часы пробили двенадцать, Жанна откупорила бутылку портвейна, который приберегла, надеясь посидеть до утра со старухой перед телевизором, налила себе половину стакана, выпила залпом. Потом выключила телевизор и отправилась спать.

Новый год наступил. Чего еще ждать? Каких сюрпризов? Обещана, правда, в одиннадцать зайти подружка из училища, но так и не зашла, а теперь уж вряд ли…

А сюрприз уже пробирался по темному подъезду на цыпочках, прижимаясь к двери, уже протягивал руку, чтобы отыскать дверной звонок, и догадался, что его нет…

В дверь постучали тихо-тихо. Жанна так и подпрыгнула на месте. Сердце зашлось от страха. Но потом плюнула, сообразила – пришла-таки подружка, побежала открывать. На лестничной клетке была темень, хоть глаз выколи. А свет в коридоре она не зажигала из экономии. Но тот, кто там стоял, разглядел ее: быстро прошмыгнул в квартиру, прижал Жанну к стене, закрыл рукой рот, запер дверь. Она чуть не задохнулась, дернулась, но тут разглядела лицо гостя.

Она так часто видела это лицо во сне последнее время…

– Есть еще кто-нибудь? – хриплым шепотом спросил Волк.

– Никого, – так же тихо зашептала Жанна. – Соседка в больнице.

– Ну тогда вот и я, – сказал он решительно и спокойно.

– Ага…

Жанна настолько растерялась, что начисто потеряла дар речи. Она смотрела в глаза Волку, и комната тихонько покачивалась. Пол уходил из-под ног, проплешины на стенах расплывались в причудливые пятна. Машинально она начала отступать в свою комнату. Волк двинулся за ней. Их полное молчание было иллюзорно: оглушительное биение сердец, шумное дыхание, скрип половиц аккомпанировали внутреннему смятению. Воздух стал густым и вязким. Что-то должно было случиться немедленно, без разговоров и длинных объяснений. Она пятилась мелкими шагами, он, пошатываясь, шел за ней. Она – качнется и шагнет. Он – подастся вперед, повторит ее движение. Как игра. Только кто же из них водит?

Когда за спиной оказалась стена, он настиг ее, приблизился вплотную. Он был ниже ростом. Смотрел на нее, чуточку подняв подбородок. По лицу пробежало что-то вроде улыбки. Когда погас свет, она поняла, что он сейчас бросится на нее. Поняла за секунду до того, как он сделал это…

18

Сергей с детства чувствовал в себе некоторый изъян, неполноценность. Другие дети казались ему более опрятными, более интересными, более счастливыми. И всем им он завидовал. Завидовал не игрушкам, не монеткам на карманные расходы, не джинсам, которых у него не было. Завидовал чему-то другому, чего он, Сережа, по какой-то странной случайности, по глупому упущению судьбы, был лишен.

Из окон его комнаты хорошо был виден салют с Петропавловки. По праздникам, как только начинали палить, прибегали соседские мальчишки и девчонки и намертво прилипали к окошку. После каждого залпа они хором вопили от восторга. Глаза у всех были круглыми, глупые улыбки блуждали по радостным лицам. Сережа изо всех сил изображал радость и присматривался к детям. Нет, они не притворялись. Их радость была подлинной. Вот этого он никак и не мог понять. Чему они радуются? Почему им так весело? Он завидовал этой радости, но никогда не испытывал ее сам. Если все вокруг веселились, он знал – нужно веселиться.