Три жизни Красина

— Личный мой доход ежегодно в среднем шестьдесят тысяч. Бывает, конечно, и больше ста. Но треть обыкновенно идёт на разные мелочи, стипендии и прочее такое. Двадцать тысяч в год довольно?

— Двадцать четыре лучше! — Красин засмеялся.

— По две в месяц? Хорош-с.

— Ну, а если мы попросим немного вперёд, скажем, месяцев на пять?

— Подумаем. А вы с Горького больше берите, а то он извозчика нанимает за двугривенный, а на чай полтину даёт.

— Гм, фабрикант Морозов на чай от силы гривенник сунет, а потом лет пять по ночам вздыхает от жадности, да ещё вспоминает, какого года монета была чеканена...

Савва заразительно засмеялся. Слава богу, о деньгах теперь можно только в шутку. Хорош, просто превосходен этот Никитич.

— Вы какой специальности? Не юрист ведь?

— Электротехник.

— Так-с...

Красин остроумно и живо рассказал Морозову о строительстве электростанции в Баку.

— Видел. Значит, это ваша? А не могли бы вы у меня в Орехово-Зуеве установку освещения посмотреть?

Быстро договорились и разошлись, довольные друг другом.

Красин, прощаясь с Горьким, успел шепнуть:

— С головой мужик!

А «головастый мужик», неторопливо натягивая пальто, калоши, чертыхался и хитро поглядывал на собеседников. Он явно любовался ими. Как музыкант вслушивается в музыкальную фразу, Савва наслаждался лаконичной, умной, острой речью Красина. Нет, он в лепёшку разобьётся, а заполучит этого инженера к себе.

Известный электротехник-инженер, уже имеющий имя и вес в научных и промышленных кругах России — лучшего «щита» для члена ЦК и не придумаешь. Но полиция всё чаще и чаще удостаивала своим посещением Баиловский мыс.

А потом малярия. В последний год она буквально замучила Красина. Временами он просто не в силах заниматься делами, целые дни приходится проводить в постели.

Центральный Комитет считает, что Красину, главному финансисту партии, пора обосноваться или в Москве, или в Петербурге. А малярия — удобный предлог для того, чтобы отъезд из Баку не походил на бегство или таинственное исчезновение.

«Нина» осталась в надёжных руках. Авель Енукидзе обещает сохранить легендарную типографию, а когда революция победит — повесить на конюшне мемориальную доску.

Морозов предложил Красину место инженера-строителя электрической станции в Орехово-Зуеве, где разрослись текстильные предприятия Морозовых. Савва даёт выгоднейшие условия, полную свободу действий.

Орехово-Зуево! Русский Манчестер! Ситцевое царство Морозовых. Куда ни глянешь — фабрики, трубы, бараки и дым. И только за городом угадывается лес. Он отступил. А ведь говорят, дремучий бор стоял тут на месте Орехова. Посреди бора — кладбище, и постоялый двор. А ныне здесь кирпичный завод. За Клязьмой — Зуево, тоже в лесу ютилось. Теперь деревьев не видать. Один город стоит. Орехово-Зуево.

Красин неторопливо ходит по улицам. У него уже вошло в привычку: как только появится на новом месте — сразу рекогносцировка — знакомство с городом. Ему ещё ни разу, кажется, не приходилось пользоваться проходными дворами, но глаза сами находят их, мозг фиксирует название улиц — теперь он отыщет их безошибочно

Фабрики, фабрики, вспомогательные мастерские, кирпичный завод, химический, газовый, а немного дальше необозримые торфоразработки.

И всюду «клопиные ночлежки», трактиры, «рабочие столовые».

В ночлежках опять нары в три этажа, для семейных ситцевые занавески — стены. В рабочих столовых грязь, вонь, тараканы.

Здесь обедают в два яруса. Взрослые сидя, дети стоя. Дети — это 10–12-летние рабочие.

Знакомые, страшные картины, он наблюдал их и в Туле, и в Баку, и даже в Петербурге.

Савва Морозов деньги на революцию даёт, а прародитель его, тоже Савва (Васильевич), у помещика Рюмина крепостным был, пастухом свою жизнь начинал. Потом извозчиком сделался. Да не надолго. Поставил светёлку, ткачествовал. И никто из его односельчан так и не понял, на какие такие доходы вдруг Савва фабрику шёлковых лент построил, с разрешения помещика, разумеется.

Слухи поползли, что Савва «порченую монету» делает. В 20-х годах прошлого столетия Савва за 17 тысяч выкупился у помещика на волю... Ещё шерстяной фабрики владельцем сделался. Всех односельчан заставил спину гнуть на себя.

Так начиналась династия фабрикантов.

В ЦК решили, что Красин в целях конспирации никакой революционной активности в Орехово-Зуеве проявлять не будет.

Леонид Борисович частенько выезжал с Любовью Васильевной в Москву — в театры, на концерты... Ездил и один — «по делам» в обе столицы и за границу... Завёл лошадей с коляской и в погожие дни всем семейством отправлялся за город, на пикники. Со стороны казалось — обеспеченный инженер ведёт весёлую и сытую жизнь.

А инженер осматривался на новом месте. В Орехове у него было время о многом подумать.