Три жизни Красина

И как на грех, пришлось ему тут же выполнять первое, не очень приятное партийное поручение. Нужно встретиться с Красиным и в корректной форме упрекнуть его за то, что он неаккуратно посещает собрания.

Захватив с собой для храбрости Валентину Остроумову — стенографистку и тоже члена бюро, Ротштейн постучал в кабинет Леонида Борисовича. Ответа не последовало. Что за оказия? Ротштейн знал, что Красин никуда не выходил.

— Может быть, с ним что-нибудь случилось? — забеспокоилась Остроумова. — Где Клышко?

Ротштейн решительно отворил дверь. Красин сидел за столом и что-то писал. Ротштейн хотел тихонько ретироваться, но Леонид Борисович поднял голову.

— В чём дело, батенька?

Красин хмурится. Он не любит, когда ему мешают. Трудно выбрать худший момент для деликатного разговора. И у Ротштейна не было к Красину ровным счётом никаких иных дел. Пришлось выговаривать, и получилось как-то неловко. А тут ещё Остроумова добавила о невнимании к партийным обязанностям. Красин взорвался. На «делегатов» обрушился гром. Ротштейн чувствовал себя попавшим в клетку льва.

И когда они уже совсем упали духом, Леонид Борисович неожиданно улыбнулся, выбрался из-за стола и, заговорщически подмигнув, сказал:

— А как наша ячейка посмотрит на то, чтобы устроить небольшую вечеринку? Конечно, неофициально, у кого-либо на квартире. Можно даже с вином? И обязательно с чаем...

Ротштейн оживился. Оказывается, лев пьёт вино! Андрей Фёдорович недоверчиво посмотрел на Красина. Леонид Борисович по-прежнему плутовато улыбался. И только теперь Ротштейн понял, — всё, всё знает этот удивительный человек. И то, что на бюро ячейки решили собраться и провести вместе вечер без дел. Остроумова долго не могла оправиться от разноса. Она пропустила мимо ушей разговор о вечеринке, казнила себя. Тоже нашли время читать нотации Красину! Он дни и ночи работает — на полный износ. Ведёт нелёгкую борьбу в дипломатических салонах, приёмных министров, банкиров, промышленников, а они...

О какой это вечеринке они там договариваются?

Ротштейн пояснил. Господи, ну что за человек! И о вечеринке ему известно. Наверное, кто-то из членов бюро рассказал, а вернее, Красин сам не забыл справиться. Он всё помнит, знает, и не нужно было ему напоминать и мешать.

— Леонид Борисович! — Ротштейн впервые назвал Красина по имени и отчеству и даже немного испугался. Ни в Англии, ни в какой другой стране нет почтительного и вместе с тем такого душевного обращения — просто имя и отчество, без всяких там сэр, сеньор, господин или, что ещё хуже, ваше превосходительство, ваша светлость и т. п.

— Леонид Борисович, в воскресенье, часов в 7 у меня в коттедже соберутся все наши товарищи, приходите, мы вас очень просим...

— В коттедже? А ваши родители, или вы не подумали о них? А где Женя и Наташа?

— Родители опять уехали к морю, с Женей и Наташей.

— Ну тогда отлично. Приеду, обязательно приеду.

Домик Ротштейнов, как, впрочем, и большинство английских коттеджей, владельцы которых пользуются средним достатком, был не слишком большим, очень прохладным, но не чопорным. И это выдавало русское происхождение его владельцев.

Хозяин суетился, принимая гостей. Ему было 22 года, и впервые в жизни к нему съехались не школьные товарищи и не студенты, а работники иностранной миссии. Причём Красин приехал первым и в ожидании остальных с интересом рассматривал книги в отличной библиотеке хозяина.

Наверно, ни в одной миссии, ни в одном посольстве никогда не собирались на равных правах так вот, запросто — стенографистки, шифровальщики, курьеры, секретари и... глава представительства.

Красин вышел из библиотеки, огляделся, нашёл свободный стул, сел верхом. Молодёжь стеснялась и молчала. Леонид Борисович удивлённо поднял брови, внимательно оглядел каждого и сказал:

— Ну и ну!.. Скучная вы молодёжь. В мои студенческие годы где-нибудь на вечеринке, если не о чем было говорить — пели. Хотя нет, такого, чтобы не было о чём поспорить, поговорить — не помню! Но пели всегда...

И вдруг запел. Голос у него был чуть глуховатый, но приятный. Слух — абсолютный. А песня какая-то незнакомая, сибирская, немного протяжная. Так и виделась бескрайняя тайга, слышались переливы колокольчика ямщицкой тройки...

Кто-то, не зная слов, подтянул. И вот уж песня стала общей. Пахнуло Россией, её просторами. Потом пели ещё и ещё.

— Леонид Борисович, вы ведь чуть ли не ежедневно встречались с Лениным — расскажите!

Красин задумался. Вспомнился кабинет в Кремле, вспомнилась простая строгая квартира, и чай, и долгие, далеко за полночь беседы.

Неожиданно Леонид Борисович рассмеялся. Все приготовились к рассказу. Но Красин продолжал смеяться и как будто прислушивался к своему смеху.

— Нет, так смеяться, как Ильич!.. Не выходит, ничего не получается...

Никто не мог понять, о чём это...

— Осенью прошлого года приехал я в Москву из Лондона и привёз подарок Ильичу. Знаете какой? «The Land of Mystery».

— Леонид Борисович, так это же кинокартина, я её видел — «Мелодрама в большевистской России». Так, кажется, её назвали в «Daily Herald»?

Красин опять засмеялся.