Три жизни Красина

Красин пишет письмо в ЦК. Никаких концессий «Гарриману и компании». Их условия совершенно несовместимы с ленинскими принципами концессионной политики. А затем, всем хорошо известно враждебное отношение правительства США к Советскому Союзу.

ЦК должен сказать категорическое «нет» Гарриману и его компании.

Письмо в ЦК не могло до конца успокоить Красина. Хоть возвращайся в Москву, не доехав до Парижа! А тут ещё насели корреспонденты: «Что вы думаете о перспективах развития франко-русских отношений?» «Рады ли вы возможности жить в столице мира — Париже?» Он вежливо спровадил корреспондентов, но самый ловкий, из агентства Гавас, всё-таки «унёс» с собой его короткое интервью:

«Вот уже 11 лет, как я не был в Париже. С чувством глубокого волнения я вновь вступаю на землю Франции. Несмотря на все разногласия и недоразумения, в душе русского человека сохранилось чувство симпатии к французам. Разве Франция — не мать революции?»

Вот так, в противовес всем злобным выкрикам правой прессы.

А эта пресса не унимается. Любовь Васильевна просто в ужасе. Бульварные газеты хоть не читай. Вот, извольте:

«Проводится прямой подземный провод для телефона из посольства в полицейскую префектуру». «Красин будет спать спокойно...» Хотя пусть себе проводят, может, и правда, спокойнее будет. А дальше, дальше! «На воротах бывшего русского посольства уже несколько дней висит объявление на русском и французском языках: „Посольство закрыто до приезда товарища посла“. Но кое для кого оно открыто и сейчас. Вчера вечером окна посольского здания были залиты светом. Не по тому ли случаю, что... бывший военный агент в Париже, граф А. А. Игнатьев, назначается советским военным атташе при Красине?»

Какой вздор!

И тут же пасквиль-донос некоего И. Гринчевского:

«У Красина квартира 8 комнат, у Красина всегда деньги, он представитель могущественного германского электрического общества. У него на квартире „явка“, а если очень боитесь слежки, то в его ложе Мариинского театра... Октябрь победил, война кончилась. Понадобились разрушители — кому поручить железные дороги? Конечно, Красину — он всё же инженер...» Мразь!

Нет, Любовь Васильевна больше не в силах читать газеты. Какая низость! Какая подлость! Леониду Борисовичу нужно остерегаться. В Париже засилие белогвардейского отребья. Им ничего не стоит совершить нападение на советского посла. Ведь убили же они Вацлава Вацлавовича!

Туманное декабрьское утро. Не видно зданий, не видно и больших вокзальных часов. А стрелки уже сошлись на одиннадцати. Площадь у Северного вокзала забита людьми. Кое-где туман рассекают транспаранты. И снова клубится белая вата. Ажаны никого не пропускают на перрон. На мокром асфальте платформы угадываются несколько одиноких фигур — официальные представители Министерства иностранных дел.

Сейчас подойдёт поезд.

Леонид Борисович отлично выспался. И вообще настроение у него в это утро самое бодрое. Любовь Васильевна, наоборот, хмурится. Молча указывает на последние французские газеты.

Но они могут вызвать у Леонида Борисовича только улыбку. Конечно, всякое может с ним случиться в Париже... Но чему быть — того не миновать. Он приехал в Париж работать, приехал как полпред великой социалистической страны и не собирается прятаться, отсиживаться за стенами посольства, придавать значение болтовне белоэмигрантских кумушек.

Он думает о другом: ведь признание Советского Союза Францией — только дипломатический акт. Спора нет, акт очень важный. Но его долговечность зависит от того, как сложатся дальнейшие отношения между двумя странами. И это заботит посла. Надо признаться — на пути урегулирования отношений между СССР и Францией стоят всевозможные препоны. Взять хотя бы царские долги. Эти окаянные долги, как кость голодному псу, всё время показывают французскому займодержателю: вот, мол, почему мы посылали войска в Советскую Россию. Вот почему мы поставляли вооружение Колчаку, Деникину, Пилсудскому — ваши же денежки хотели вернуть.

Абсурд! И с юридической и с политической точки зрения. Советское правительство — не наследник николаевской монархии или Керенского!

Ну что же! Придётся «красному послу» набраться терпения. И на требования уплатить долги с любезной улыбкой предъявлять контрсчёт. Давайте, мол, господа, считать. Мы вам должны столько-то миллиардов, а вы у нас разорили, вывезли, разрушили на столько-то миллиардов. Взять, к примеру, суда черноморского флота, которые вы, французы, незаконно интернировали в Бизерте...

— Леонид Борисович, приехали!

Красин выглянул в окно. Поезд медленно подползает к перрону. На платформе пусто... Хотя нет, видны ажаны и какие-то господа с официально-постными физиономиями. Но вообще — не густо. Французское правительство, видно, побаивается манифестации и закрыло перрон для публики. А может быть, и правда — клевета, ложь сделали своё дело? И во Франции господствует только чувство недоверия и озлобления в отношении СССР?