Три жизни Жюля Верна

Мысль стать писателем, точнее — драматическим писателем, бесспорно, созрела и укрепилась у Жюля Верна в это время — в период сближения с обоими Александрами — отцом и сыном. Гюго, как писатель, был слишком высок, и его блестящая слава казалась слишком холодной, — это был памятник, освещенный бенгальским огнем. Дюма же сам был мастером-пиротехником, который, представ перед зрителями в ореоле фейерверков, потом, добродушно улыбаясь, как ловкий фокусник, объясняет механику своих чудес. Как он любил показывать свою кухню, так он не стеснялся и своей литературной кухни, не стыдился сотрудников и помощников. Он даже гордился ими: «у меня их столько, сколько было маршалов у Наполеона», — говорил он. И это армейское остроумие было подлинным выражением его взгляда на литературу — не как привилегию рождения или вдохновения свыше, но как путь постепенной выслуги наиболее способных и трудолюбивых. И Жюлю Верну, которому суждено было стать великим тружеником, не могло не быть близким это мировоззрение. Так или иначе, молодой Жюль Верн не спешил покидать Париж и посетить родственников в Провансе. Пьер Верн, узнав об успешно сданных экзаменах, после сдержанных поздравлений стал ждать приезда сына. Но он не настаивал на его немедленном возвращении: в конце концов юноше только что исполнился двадцать один год, и он был вправе проводить свои каникулы, как ему заблагорассудится, даже если эти каникулы немного затягиваются. Для состоятельного человека, — а Пьер Верн начинал им становиться, — 75 франков, высылаемых в Париж ежемесячно, — безделица; можно было даже и увеличить эту ренту, если бы не существовало опасения, что это может дурно отразиться на нравственности молодого человека.

В своей маленькой комнатке на улице Ансьен Комеди Жюль упорно работал. За окнами лежало море парижских крыш, где тысячи фантастических труб казались маяками, указующими путь среди серых застывших волн. Лето сменилось осенью, наступила зима. На столе молодого Жюля Верна уже лежали той рукописи, переписанные его мелким, бисерным почерком: две исторические трагедии «Пороховой заговор» и «Трагедия во времена регентства» и легкая пожалуй, даже легкомысленная, комедия «Сломанные соломинки».

Торжественные трагедии, написанные по всем канонам романтической школы, к удивлению Жюля, не вызвали у старшего Дюма ни малейшего энтузиазма. Зато комедия, так же неожиданно, заинтересовала его. Отсутствие репертуара, ссора с целым рядом помощников и, в первую очередь, с Маке, желание привлечь к сотрудничеству молодого остроумного юношу, а может быть, и желание сыграть великолепную роль Провидения — эффектную и заманчивую роль для такого любителя позы — заставили Александра Дюма принять неожиданное решение. Он величественно объявил молодому Жюлю Верну, что принимает его пьесу к постановке в своем Историческом театре.

Шаблонная история о запутанном пари, разрешаемом сломанной соломинкой, привычные во французском театре фигуры старого графа д'Эсбар, ревнивого мужа восемнадцатилетней красавицы Анриетты, образы самой юной графини, великолепного драгуна, кузена Анриетты, и, наконец, горничной-субретки — во всем этом не было ничего нового, ничего своего. Но стихи были живыми и звучными, шутки остроумными, язык — жаргоном парижских «бульвардье», завсегдатаев Больших бульваров. Бесспорно, Александр Дюма обладал чутьем на людей. Он верил в этого маленького юношу, верил и заставлял верить других.

Через несколько дней Дюма сообщил молодому авторy, еще не пришедшему в себя от восторга, что ему пришлось переделать его комедию «от фундамента до кровли» и что соавтором Верна будет младший Александр Дюма: ведь при основании Исторического театра было решено, что его репертуар будет состоять только из пьес Дюма…

Это было первое соприкосновение Жюля Верна с изнанкой деятельности великолепного Дюма, изнанкой, о которой он до сих пор знал только понаслышке. Это было, быть может, первое столкновение Верна с литературными нравами Франции того времени, да того ли только? Первое, однако далеко не последнее. Дилемма была ясной. Протестовать, как советовал молодой Эрнест Женевуа, товарищ по Нанту? Но протестовать — это значило отказаться от постановки пьесы, быть может, порвать со всем кругом Дюма, и бороться — бороться без средств, без имени, без союзников… И молодой Жюль Верн, чьи наивные иллюзии впервые получили такой страшный удар, не нашел в себе сил для протеста и борьбы…

Премьера пьесы состоялась 12 июня 1850 года. В великолепном здании на Тампльском бульваре, на которое так недавно с трепетом взирал молодой провинциал, Жюль Верн увидел своих героев ожившими, услышал свои слова, произносимые другими людьми. Это было непреодолимое волшебство, уносящее его прочь от земли!..