Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Лента, как и все фильмы тетралогии, снята в узком формате (3 × 4), в черно-белой тональности, в приглушенном, часто полутемном освещении. Мрачные пустоватые помещения замка, который вообще-то расположен в прекрасном пейзаже предгорий баварских Альп (но его практически не видно — снаружи все всегда в полном тумане, даже в солнечный день, когда предпринимается вылазка на пленэр). Все как-то призрачно, сумеречно, уныло обреченно. Все персонажи, кроме Евы, типичные уродцы, выродки, шуты, механические автоматы. И кто-то постоянно наблюдает, подглядывает за всеми действиями главных персонажей со стороны (мотив, проходящий через все фильмы тетралогии) — то откуда-то с гор в бинокль, то из-за полуоткрытых дверей, то пробегая ненароком по коридорам и т. п. Все под чьим-то неусыпным наблюдением.

Какая здесь власть? Какой страшный Молох? А художественная символика в фильме ощущается, создается всеми строго продуманными средствами фильма, множеством всех его даже очень мелких деталей. И какой-то подкожный ужас пробегает от нее вне зависимости от сознательно-мыслительной герменевтики: и вот это сумеречное ничтожество — действительно Молох, пожравший уже миллионы жизней (последнее мы знаем из исторического контекста, но не из фильма, и на это тоже, конечно, рассчитывает режиссер)?! Символизация, при том, чисто художественная, хотя особого свойства, не та классическая, которую я описываю как ведущую к гармонизации с Универсумом. Эта — не анагогическая, но какая-то хтоническая. Она тоже ведет реципиента, но в глубины кромешного бессознательного, требуя незамедлительно и интеллектуальных процедур. И тем не менее и очевидно художественная. Этого не отобрать у фильмов Сокурова.

Ключевой сценой, возможно мало кем и замеченной из современных зрителей, на мой взгляд, является короткая встреча Гитлера с неким просителем, почему-то допущенным в неприступный замок великого фюрера. Это местный пастор. Он просит Гитлера помиловать какого-то солдата-дезертира, возможно, его родственника (я прослушал этот момент). Того должны отправить в концлагерь, где он может погибнуть. Гитлер, понятно, непреклонен. Однако из этой сцены выясняется, что он не верит в Бога, даже молодежи запретил ходить в церковь, а старики сами перестали туда ходить — боятся репрессий со стороны новой безбожной власти.

Гитлер — язычник (вне праведной веры), т. е. языческий царь-Молох, а отсюда его власть в метафизическом смысле иллюзорна, а во внешнем проявлении уродлива. Он сам какой-то расслабленный маньяк, шут, жалкий комик, и вся атмосфера вокруг него — атмосфера мрачных сумерек. Сумеречное сознание безбожной власти, которая как некое привидение, призрак — не понятно даже, на чем и держится. Но — держится! Власть автономна, держится сама по себе и держит своих носителей. Отсюда и сторонние наблюдатели — глаза и уши самой иррациональной, не субъективированной и не объективированной власти — подлинного Молоха, который безжалостен и по отношению к своим земным носителям. Это один из самых страшных выводов, выплывающих из подсознания при просмотре ленты. Человек в этом фильме только Ева. Ее человечность основана на бескорыстной любви. «Может быть, ты и ноль, как называл тебя мой отец, но я люблю тебя, люблю и такого» — бездумно бросает она Гитлеру, и он спокойно переваривает это, возможно ощущая, что он действительно ничто, оказавшееся в руках Молоха власти.

Интересный и жутковатый художественный образ власти, не правда ли? Бессознательное власти — сплошные сумерки, туман и мрак. Шутовство и жалкое кривляние. И это управляет массами. И еще как управляет!

Символизм, замешанный на элементах абсурда и сюра, но мощно увлекающий нас в какие-то метафизические глубины бытия и сознания.

Нечто подобное видим мы и в следующем фильме.

Ленин, как вы помните, показан в последний год жизни в Горках. Жалкий, беспомощный, наполовину парализованный, уже не знающий как умножить 17 на 22. Понимает, что приближается конец. Просит у партии яд, чтобы хоть как-то достойно уйти из жизни. Такое же мрачное, сумеречное освещение во всей ленте, как и в «Молохе», даже в солнечный день на каком-то юродском пикнике (опять шутовски-карнавальный знак пикника на пленэре, как и в первом фильме) среди луга с цветущей медуницей (фильм тоже черно-белый), в которой копошатся две неуклюжие фигуры Ленина и Крупской. Окружающих слуг и охраны тоже мало, и все предельно карикатурны уже на типично русский манер. И тоже отовсюду подглядывающие физиономии высовываются. Почему телец?