Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Здесь ключевым словом, помимо других значимых смысло-образов, является термин «теургический». Церковная иерархия, под которой в данном случае имеется в виду весь церковно-литургический (мистериальный, как определяет его Ареопагит, пользуясь еще антично-раннехристианской терминологией) опыт, осуществляет теургическое таинство знания, действия и совершенства (совершения). Это означает, что вся церковно-обрядовая деятельность понимается как мистериальная, т. е. не только символически обозначающая нечто, разъяснению чего собственно и посвящен в основном данный трактат, но и реально мистически осуществляющая (бого-творящая) то, что она символизирует. На это значение термина теургический обращает внимание и схолиаст, используя еще позднеантично-раннехристианскую терминологию, от которой позже откажется Церковь, как тяготеющей к политеизму: «Теургическим он называет их потому, что они имеют действие, вернее дарованы, от Бога; и потому, что христианская иерархия формирует и создает богов (theous)». Понятно, что этим он пытался пояснить языком, понятным его современникам, что церковно-литургический опыт, в частности, опыт восхождения по ступеням церковной иерархии (соответствующая хиротония) и принятие церковных таинств (крещения, причастия, миропомазания) реально совершает, полностью мистически преображает человека, возводит его до сверхчеловеческого уровня (богов, под которыми в данном случае схолиаст несомненно имел в виду просто уровень небесной иерархии, превосходящий человеческую природу).

Отсюда понятно, что сакрально-литургическая символика Ареопагита имеет несколько иной характер, чем его гносеологическая символика. Собственно семантический аспект, которому он и здесь уделяет много внимания, нагружается еще и теургическим в только что выявленном смысле. Эту традицию в дальнейшем активно поддержат и разовьют многие византийские толкователи церковно-литургической символики.

Кратко изложив в каждой из глав, посвященных основным церковным таинствам — крещению, евхаристии, освящению мира, — содержание совершаемых духовенством действий, Ареопагит дает далее подробнейшее их символическое толкование, обозначив эти части глав как «Умозрение» (Theoria). При этом еще раз повторяет, начиная разговор о крещении, которое он именует то просвещением, то бопорождением, имея в виду, что человек при крещении как бы заново рождается в Боге для новой жизни, что все совершаемые в таинстве действия носят возвышенно символический характер: «Этот как бы из символов состоящий обряд священного богорождения не содержит ничего неподобающего и несвященного, ни чувственных образов, но только — сокровенное, достойное высокого созерцания, отображаемое физическими и соответствующими человеческому восприятию зерцами».

Таинство крещения называется Ареопагитом «мистерией просвещения», и главный смысл этого таинства заключен в корне слова «просвещение» — свет — phos. Ведущий таинство иерарх предстает здесь символом, отпечатком самого Бога, изливающего особое знание — фотодосию — на принимающего крещение, и смысл этого знания заключается в его преображающем характере. Сходя с помощью иерарха на человека, оно меняет его онтологию, его природу, преображает его в новое качество, приобщает, делает причастником нового общества людей — христиан. Отсюда и все действия иерарха и его помощников при крещении толкуются Ареопагитом как мистериально-символические. Они не только означают нечто, не только указывают на что-то священное, но и причащают к этому священному принимающего крещение.

Так, совлечение одежд с принимающего крещение Ареопагит, ссылаясь на «предание о символах», толкует как мистериальное совлечение с него прежней жизни и освобождение его от последних связей с ней. Троекратное погружение просвещаемого в воду свидетельствует, если «мистически разъяснить» «священные символы» (здесь Ареопагит не может сдержать восхищения перед высоким значением священной символизации: «хорошо пойми: как уместны эти символы!»), о соумирании со Христом во грехе. «Священно крещаемого символическое учение таинственно посвящает в то, что тремя погружениями в воду подражают богоначальной с триденнонощным захоронением смерти жизнедавца Иисуса». Надеваемые затем на крещеного «световидные одежды» означают, что мистерией крещения он накрепко присоединился в Единому, полностью преобразившись, ибо все неупорядоченное в нем упорядочилось (все не имеющее красоты украсилось), а не имеющее вида (эйдоса) приобрело его, «осветляемое по всему световидной жизнью». Довершает это преображающее единение «с богоначальным Духом» «усовершающее помазание усовершаемого миром», мистический смысл чего, как совершенно невыразимый, объяснить не берется уже и сам Ареопагит, отсылая своего адресата к тем, кто более него «удостоен священного и теургического общения в уме с божественным Духом».