Читаем Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая полностью

Знаменательно, что в этой фразе «общение в уме» Ареопагит использует тот же термин koinonia, что и для обозначения причастия Святым Дарам в евхаристии, к символическому толкованию которой он сразу же переходит в следующей главе. Высшим знанием обладает тот, кто теургически в уме приобщился (при-частился, стал частью) к Духу Святому. В евхаристии же мистическое причастие принимают все христиане, реально принимая в себя Святые Дары. Пространно разъясняя смысл евхаристического действа, которое, кстати, Ареопагит еще не выделяет как главнейшее из остальных церковных таинств, он не забывает обозначить его как «символическое священнодействие», которое «посредством священно предложенных символов» приводит участвующих в литургии к приобщению к Иисусу Христу.

Уже из этих примеров хорошо видно, что храмовое богослужение с его главными таинствами Дионисий Ареопагит воспринимает как динамически развивающееся пространство священных символов, направленных как на обозначение многих феноменов небесного пространства, так и на реальное мистериально-теургическое приобщение (причастие) принимающих в нем участие к божественной сфере.

Более развернуто, на что я уже указывал, этой проблематикой займутся последующие византийские толкователи литургической символики, начиная, кстати, с первого комментатора «Ареопагитик» Максима Исповедника.

Развернутая символология автора «Ареопагитик», пронизывающая весь корпус его дошедших и не дошедших до нас текстов и являвшаяся главной темой его духовных изысканий, существенно, как мы знаем, повлияла на всю образно-символическую культуру христианства и на христианское искусство в первую очередь. Она открывала перед творческими личностями христианского мира широкие перспективы духовного и художественного творчества, мистического и эстетического восхождения к гармонии с Универсумом и его Первопричиной.

Убежден, что именно эта символология, так или иначе дополнявшаяся, несколько трансформировавшаяся и видоизменявшаяся, стала одним из фундаментальных архетипов всей христианской культуры по наши дни включительно. И под «христианской» я в данном случае имею в виду не узко конфессиональные границы, но фактически всю европейскую Культуру последних двух тысячелетий и ее всемирную ойкумену. Думаю, что и художественная символизация европейской культуры во многом обязана этому архетипу соборного сознания. Хотя в целом ее духовно-генетический фундамент, конечно, значительно сложнее, богаче и имеет более древние и глубокие корни. Это хорошо показал нам Вл. Вл. в письмах последнего времени, углубляясь в древнейшие мифологии нашего ареала.

Однако, если мы обратимся к мысли и памятникам практически новейшим — к символистам, французским и русским, то увидим, что убедительно показывает последнее фундаментальное письмо Н. Б., как остро символисты если не знали, то хорошо чувствовали, прозревали художническим видением глубочайшие духовные основы символического сознания, и христианского, и более древнего — мифологически-мистериального.

На этом завершаю и жду Ваших писем.

Ваш В. Б.

228. Н. Маньковская

(14.07.12)

Дорогой Виктор Васильевич,

с большим интересом и воодушевлением прочитала Ваши последние письма о символологии Дионисия Ареопагита. Эту тему Вы поднимали еще в Вашей первой книге «Византийская эстетика», но сейчас в новой и развернутой интерпретации, да еще в контексте моего погружения во французский символизм, я прочитала эти тексты совсем по-новому. Вся теория Ареопагита вращается исключительно в богословском пространстве, но насколько она оказывается значимой и даже актуальной для эстетики, для философии искусства, для понимания того, что в нашем разговоре мы именуем художественной символизацией! Ведь и французские символисты, понимая символ в искусстве как выражение незримого, по крупному счету не уходят далеко оттого, о чем писал Ареопагит применительно к божественной сфере. Конечно, их «незримое» шире духовных пространств ранних христиан, оно включает многие духовно-эмоциональные пространства самого человека и его взаимоотношений с миром, но его подоснова совершенно очевидно базируется на мистическом незримом традиционных религий и древней мифологии. Убеждена, что в контексте наших разговоров о символизме в искусстве Ваши материалы по Ареопагиту просто необходимы. И я рада, что Вы нашли возможность и время снова вернуться к этой теме и существенно развить ее.

Ваша Н. М.

<p>Символизация в искусстве как процесс и результат</p></span><span></span><span><p>Дух символизма</p></span><span>229. В. Бычков

(14.07.12)

Дорогие друзья,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лабас
Лабас

Художник Александр Лабас (1900–1983) прожил свою жизнь «наравне» с XX веком, поэтому в ней есть и романтика революции, и обвинения в формализме, и скитания по чужим мастерским, и посмертное признание. Более тридцати лет он был вычеркнут из художественной жизни, поэтому состоявшаяся в 1976 году персональная выставка стала его вторым рождением. Автора, известного искусствоведа, в работе над книгой интересовали не мазки и ракурсы, а справки и документы, строки в чужих мемуарах и дневники самого художника. Из них и собран «рисунок жизни» героя, положенный на «фон эпохи», — художника, которому удалось передать на полотне движение, причем движение на предельной скорости. Ни до, ни после него никто не смог выразить современную жизнь с ее сверхскоростями с такой остротой и выразительностью.

Наталия Юрьевна Семенова

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное