Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Сакральная функция храмового действа была его главной, высшей реальностью, духовно просвещающей и приобщающей верующего к высшему знанию, к вечному бытию. Однако путь к этому в храмовой предельно эстетизированной среде осуществлялся с помощью целого ряда других функций, таких как информативная (чтение Св. Писания и иллюстрирование его в визуальных образах мозаик, икон, росписей храма), дидактическая (проповедь правил «образа жизни» христианина), лаудационная (благодарственное прославление, величание Бога), молитвенно-поклонная, символико-дидактическая (осмысление символики священной истории) и др.

На реализацию этого был ориентирован весь комплекс художественных средств выражения, организованных в византийском храме на синестетически-синтетической основе. Главным эстетическим модусом объединения храмовых искусств в нечто целостное было глубинное стремление византийских мастеров к организации их на основе анагогического (от греч. anagoge — возведение) принципа, именно в модусе возвышенного. Не столько прекрасное — хотя и оно тоже, — сколько возвышенное являлось объединяющим принципом византийского художественного синтеза. Все виды храмовых искусств, как и само литургическое действо, были ориентированы на возведение верующих от земного мира к высокому, но пугающему, устрашающему миру метафизической реальности. На протяжении ряда столетий в византийском храме была сформирована целостная предельно эстетизированная среда, которая основывалась на общих для всех искусств (архитектуры, живописи, прикладных искусств, красноречия, певческих искусств) принципах организации художественного образа. Среди них на первом месте стоят светозарность, каноничность, условность, иератичность, символизм, вневременность и внепространственность.

Главным синтезирующим фактором храмовых искусств стал свет. Разработанная на рубеже V–VI вв. Дионисием Ареопагитом световая мистика и эстетика стали духовно-эйдетической основой всех видов византийского искусства. Автор «Ареопагитик» показал, что свет всех уровней материализации (от сверхсветлой тьмы до видимого света) является главным носителем (photodosia) высшего духовного знания в системе небесной и церковной иерархий. Поэтому создатели храмовых искусств от архитекторов до мозаичистов, от творцов песнопений до производителей облачений церковнослужителей и храмовой утвари стремились всеми имеющимися у них ремесленно-художественными средствами наполнить светом создаваемые ими произведения и предметы. Отсюда и цвет воспринимался византийцами в первую очередь как носитель света. Мозаики и иконы византийских храмов прекрасны и возвышенны именно своей светоносностью. Золото, серебро, драгоценные камни, в обилии украшавшие всё в византийском храме, усиливали своим магическим блеском общую атмосферу торжественно-возвышенного настроения в храме. Свето-цветовая среда являлась одной из основ синестетического объединения искусств в некую динамическую художественно-сакральную целостность в византийском храме.

В этом же направлении действовали и остальные, перечисленные выше сущностные принципы организации художественно-стилевого единства главных видов византийского искусства. В частности, каноничность этого искусства активно способствовала усилению его художественности, т. е. эстетического качества, ориентированного в этом искусстве на инициацию возвышенного состояния всех присутствующих в храме.

Дорогой Вл. Вл., мне и сегодня высказанные здесь мысли в основе своей представляются актуальными, но очень хотелось бы узнать и Ваше мнение, а может быть, и как-то продвинуться в этом направлении дальше, если эта тема Вас заинтересует.

Это письмо я с Пасхальным поздравлением отправляю и Надежде Борисовне. Очень надеюсь, что и она сочтет возможным присоединиться к нашему разговору. Все-таки после десятилетних триаложных бесед мне лично как-то не хватает ваших писем, друзья.

С праздничным ликованием и добрыми энергетическими посылами

Ваш Виктор Б.

339. В. Иванов

(17–18.04.15)

Дорогой Виктор Васильевич,

только сегодня у меня появилась возможность присесть за письменный стол и снова перечитать Ваше содержательное послание. Поднятая Вами тема литургического синтеза искусств ничего, кроме радостного одобрения, у меня не вызывает. Даже в тезисной форме она раскрыта с увлекательной полнотой. При всей моей любви к царапкам и цапкам в дружеской дискуссии, право, не нахожу повода к чему-нибудь прицепиться. Вот, Ваше предшествующее письмо — это дело другое… Познакомившись с обличительными речами агностического младенца, я чуть не потерял дар речи, и еще долгое время из моего кабинетика раздавалось скрежетание зубов, угрюмое рычание и неприятные звуки, вызванные царапаньем медвежьими когтями по компьютерной клавиатуре. Теперь же, напротив, сижу в полном умилении, перечитываю Ваши строки, и сердце мое наполняется благодарностью судьбе за то, что мне послан такой мудрый друг и собеседник!