Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

весточка сия лишь о том, что жизнь пока теплится в сем стареющем органоне и изредка в нем просыпается желание узнать, а есть ли еще-то кто-либо живой в этом варваризирующемся мире. Вы как-то написали для меня целых четыре страницы о музее Пикассо в Париже, но так и забыли их прислать. А я с удовольствием почитал бы сегодня о том мире, в котором когда-то нередко бывал, но ныне он отгораживается опять от нас стеной, более мощной, чем хорошо известная нам с Вами Берлинская стена, увы. Вы, к счастью, по ту сторону стены, и дай Вам Бог там и сохраниться, но не забывайте иногда и о нас, грешных, здесь пребывающих.

А чтобы лучше понять, что здесь и как, посмотрите на досуге новый фильм Андрея Звягинцева «Левиафан». Он явно идет в Берлине, да и в Интернете его можно найти, я думаю. Фильм производит достаточно угнетающее впечатление своей голой художественной правдой. Крепко сделан. Это, пожалуй, лучший фильм Звягинцева. Притчево-символический. В картине относительно скупыми художественными средствами (почти минималистскими) дан символ современной России в первую очередь и России вообще, как мне представляется. Левиафан — это наше любимое отечество, которое держит в страхе, рабстве, унижении, неправедном суде всех. Не исключение и церковь, образ которой являет лицемерный владыка, покровительствующий мафиозной власти и освящающий ее божественным авторитетом за соответствующую мзду, вестимо. А новый храм владыка и мафиозный бандит мэр возводят на месте разрушенного семейного гнезда современного Иова — таково ему воздаяние от Бога за все его страдания, причиненные властью, осененной церковным благословением.

Звягинцев показывает, что современный русский человек является Иовом, которого Левиафан, если ты не лижешь ему лапу, уничтожает полностью, и никакой ему компенсации за это, в отличие от библейского Иова, не положено. Событиями, выраженными в фильме, кошмар пожираемого только начинается. Человек вроде меня, всю жизнь проживший в России, всем своим нутром чувствует, что это фильм и о нем. Просто он сегодня, к счастью, пока не попал еще под мощные челюсти Левиафана, но завтра они могут сомкнуться и на нем. Никто в этой стране не защищен от них, ибо она сама суть этих челюстей Левиафана. В свое время читал книгу Томаса Гоббса «Левиафан», в которой под Левиафаном и имелось в виду государство вообще, с мечом и крестом уничтожающее всех и вся. Не знаю, слышал ли Звягинцев об этой книге, но он дал сильное художественное выражение ее сути.

В целом же в Москве сейчас скучновато. Нет никаких стоящих выставок, в театре идет вакханалия поругания классики путем всевозможного издевательства над ней, кое-что еще можно услышать из музыки. Вот, начинается весна, природа оживает, и душа уже рвется в поля, леса и реки. Омыться и очиститься от всего наносного.

Обнимаю

дружески Ваш В. Б.

О синтезе искусств

338. В. Бычков

(12.04.15)

Христос воскресе!

Дорогой о. Владимир, пусть в эти светлые праздничные дни душа Ваша наполнится духовной радостью и полнотой бытия.

Недавно, перебирая старые книжки по византийскому искусству, я натолкнулся в одной из них на пожелтевший листок с планом когда-то замысленной, но не написанной статьи по византийскому литургическому синтезу искусств. Я тогда активно работал над книгой по византийской эстетике, увлекался идеями Флоренского, высказанными в статье «Храмовое действо как синтез искусств» и собирался как-то осветить эту проблему и в книге. Однако кажется, так до этого всерьез и не добрался. Между тем в то время (70-е годы), как Вы помните, идея синтеза искусств витала в интеллигентских кругах и в связи с по-новому прочитанными текстами символистов, и, с другой стороны, под влиянием стуктурно-семиотических и информационных поисков некой общей для всех искусств эстетической информации, и в связи с нарастанием технико-сциентистского проникновения в сферу искусства. В Питере этим, как я вспоминаю, занималась группа Сапарова, в Казани — группа Галеева, в Москве этим интересовались кинетисты и т. п.