Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Что же касается экспрессиониста Шиле, наставником и покровителем которого был Климт, то я сразу восприняла его как выразителя высочайшего накала трагизма человеческой экзистенции, обреченности человеческих контактов, в том числе и интимного характера. Создается ощущение, что он действительно был, по выражению Альбера Камю, «мертвецом в отпуске»; и «отпуск» этот оборвался, когда Шиле было всего 28 лет: он умер от испанки через три дня после смерти своей беременной жены. Мне кажется, в его полотнах нет ни грана эротизма, тем более порнографии — сплошная нескончаемая боль, тот же полный невыразимого отчаяния крик, что и у Эдварда Мунка. И то, что некоторые откровенные рисунки 22-летнего художника были объявлены порнографическими (он был даже приговорен к кратковременному тюремному заключению), было связано, как мне кажется, с элементарным отсутствием эстетического чувства и вкуса у его ханжески настроенных обвинителей.

Густав Климт.

Поцелуй.

1907–1908.

Австрийская галерея.

Вена

Густав Климт.

Сад с подсолнухами.

1905–1906.

Австрийская галерея.

Вена

Кстати, вопрос о границах эротики и порнографии все еще продолжает время от времени муссироваться, приобретая порой остроту, ведущую к последствиям, аналогичным казусу Шиле. Помню, в период перестройки, в момент антиалкогольной и антипорнографической кампаний (в тот период, когда домашнее видео еще не вошло в широкий обиход, по доносу любопытствующих соседей или «друзей» можно было получить реальный срок «за распространение порнографии среди жены и дочери»), мне выпало в качестве общественной нагрузки прочесть лекцию о современной культуре сотрудникам МВД. Слушали очень внимательно, записывали, а потом, как водится, задавали вопросы. И один из них был для данной аудитории особенно животрепещущим: как отличить порнографию от эротики? Ведь именно на милиционеров легла эта задача, в решении которой им, правда, помогали наспех сколоченные «тройки» экспертов (искусствовед + психолог + гинеколог). Что было им ответить? Я, конечно, сказала, что оправданность откровенных сцен обусловлена их эстетическим качеством, вписанностью в художественную ткань фильма; эротизм живет прежде всего любовной игрой, эстетической привлекательностью, влечением, соблазном, которого начисто лишены все разновидности прямолинейно-утилитарного, избыточно-навязчивого физиологичного порно. Дополнительных вопросов не последовало.

А ведь если говорить серьезно, процесс респектабилизации порнографии прошел в искусстве XX–XXI веков, в том числе кинематографическом, долгий путь. Вспомним хотя бы ставшего ныне классикой «Ночного портье» Лилиан Кавани (1974), поначалу запрещенного к показу во Франции по соображениям морали. А потом, как любит выражаться Вл. Вл., пошло-поехало: все большее нагнетание элементов «мягкого» порно у Катрин Брейя, а затем и «жесткого» — сошлемся хотя бы на «Нимфоманку» Ларса фон Триера, которому в этом смысле, как мне кажется, изменило чувство меры[18]. У нас по этому пути пошли авторы «чернухи» и «порнухи» как в кино, так и в литературе, где рискованность ситуаций усугублялась обсценной лексикой.

Густав Климт.

Фрица Ридлер.

1906.

Австрийская галерея.

Вена

Густав Климт.

Адель Блох-Бауер.

1907.

Австрийская галерея.

Вена

Но оставим эту тему. В Вене мне посчастливилось увидеть еще одну замечательную выставку, посвященную творчеству Клода Моне и его последователей. Особенно порадовала серия живописных вариантов его великолепного «Руанского собора» — на полотнах, привезенных из разных музеев мира, он предстал во многих ракурсах, в разное время года и суток, при несхожем освещении. Да, в Вене всегда есть что посмотреть — прежде всего в музеях, но и на выставках тоже… Как и вы, друзья, я очень люблю этот город.

С пожеланиями новых эстетических путешествий Н. М.

От Греции до Туниса и далее

312. В. Бычков

(21.11.14)

Дорогие друзья,

Ваши письма греют мне душу и вызывают в ней постоянные отклики. Я рад, что вы активно подключились к мимолетному разговору о Климте и Шиле. Эти фигуры действительно заслуживают специального внимания и особого разговора, и в письме Н. Б. есть некоторые основы для такого разговора. Надеюсь, что когда-то мы вернемся к этой теме. Тем более что оба по сути своей «наши» художники — предельно эстетски заостренные, работающие исключительно в области чистой художественности.