Трясина. Год Тысячный ч.1-2 (СИ)

Памве удалось, наконец, разжать пальцы убитого. Он с радостным смешком выдернул винтовку из рук мертвеца и забросил её себе за спину. Затем он подошёл к стоящей у обочины машине и, перегнувшись через борт, принялся с деловитым видом шарить между сиденьями. Я перевела взгляд на раненого. Ствол винтовки в моей руке был чуть тёплым после недавней стрельбы. В ней ещё оставались заряды. Это была "ужница", ромейская шестизарядная винтовка с ручным затвором. После каждого выстрела нужно было повернуть затвор, чтобы направить в ствол очередной заряд. Штурмовые винтовки-скорострелы в Семгалене почти не встречались. Ромейцы не использовали автоматическое оружие на территории провинций. Если, конечно, не объявлено военное положение. Патрульный хрипел, захлёбываясь кровью. Я повернула затвор и приставила дуло к его лбу. Потом я нажала на спуск. При звуке выстрела Памва подскочил от неожиданности и уставился на меня. Его зелёные глаза поблескивали из-под рыжих прядей.

- Вот зачем было, а? - недовольно сказал он. - Заряды тратить зачем? Он бы сам помер.

Я лишь пожала плечами. Оба патрульных были семгальцами. У ромейцев бронзоватый оттенок кожи и черные, как смоль, волосы. У этих двоих волосы были светлые, почти белые. Памва выволок из-под сидений две кожаные сумки, заполненные патронами. Потом снова заглянул в машину, выискивая вторую винтовку. Огнестрельное оружие у Братчиков на вес золота. Пока он возился у машины, я поднялась на песчаный гребень, подойдя почти вплотную к Тёрну. Он тянулся вдоль всего побережья. Густая сеть из толстых железных нитей, усеянных шипами. По Тёрну вверх и вниз бежали синеватые огоньки, издавая громкий треск. Звук был такой, будто горел сухой хворост. В Тёрне таилась смерть. Стоило лишь коснуться железных нитей, как тело начинало корчиться и извиваться в безумной пляске, кожа чернела, глаза закипали в глазницах, а плоть горела и сходила с кости. Тёрн внушал ужас. Тёрн был символом власти Ромейской Империи. Тёрн преграждал выход к Северному Морю. Я стояла у заграждения и смотрела на море сквозь Тёрн.

Лита - В дюнах

Я не забыла те времена, когда Тёрна еще не существовало, и выход к морю был свободен. Мы жили в рыбацком селении среди дюн и сосновых рощ. Море было совсем близко. Денно и нощно я слышала его дыхание. И голоса морских ветров, запутавшихся в кронах прибрежных сосен. И шёпоты песка в дюнах.

Я была совсем ребёнком, когда умер отец, но я хорошо его помню - глаза василькового цвета, тёмно-русые волосы и сильные, загорелые руки, покрытые золотистыми волосками. Мать была настоящей приморкой - сероглазая, с бледной кожей и волосами белыми, будто выдубленными морской солью. Отец был уроженцем Разлога-Срединных Равнин, где огромные каменные города, глубокие холодные озера и соловьиные рощи на высоких холмах. В Дольние Земли его привела любовь к моей матери. Хотя мать часто смеялась, говоря, что влюбился он вовсе не в неё, а в море. Отчасти это было правдой.

Я была старшей дочерью Дали и Борислава Семишек. Мой брат Ян был младше меня на три года. Мне как старшей поручено было присматривать за ним, но меня это совсем не тяготило. Я любила своего брата. Бывало, после шторма мы вдвоем бродили по берегу, выискивая сокровища, выброшенные морем на мокрый песок. Ракушки причудливой формы. Разноцветные камешки, отшлифованные волнами. Кусочки дерева с резьбой и позолотой - наверное, отколовшиеся от фасадов подводных домов, где обитает Морской Народ. Но самыми ценными были осколки окаменевшей древесной смолы, превращенные морем в жёлтый янтарь. Они сверкали в бурых водорослях, как россыпь маленьких солнц. В жаркие дни, каких в году было не так много, мы плавали в море у отмели и ныряли в воду с камней волнолома. Над волноломом кружились наглые жирные чайки. Чаек мы побаивались и чтобы задобрить, кормили их ржаными лепешками. Мы отщипывали от хлеба маленькие кусочки и подбрасывали их в воздух. Чайки проглатывали их прямо на лету. Иногда мы ходили играть в развалины форта в сосновой роще. Детям строго запрещалось заходить в эту старую крепость, ведь там можно было провалиться в подземелье или соскользнуть в заполненный водой ров, который все ещё был довольно глубоким. Но кто слушал эти запреты? Обрушившиеся башни форта заросли дикой ежевикой. Внутренний дворик, некогда вымощенный булыжником, порос мхами и травами. Форт окружала полуразвалившаяся стена с остатками рва, соединенного с морем небольшим каналом. Иногда в ров заплывали тюлени с продолговатыми телами и смешными короткими лапами, похожими на лопасти вёсел. Они лениво нежились в тепловатой стоячей воде, подняв над поверхностью лоснящиеся головы с огромными тёмными глазами. Мы с братом сидели на руинах стены и бросали тюленям мелких рыбешек.