Трясина. Год Тысячный ч.1-2 (СИ)

А после Мика захватил корону, убив брата Мирослава, и в Дольние Земли пришли ромейцы. Я помню, как в дюны вбивали сваи и натягивали на них колючую металлическую сеть. Тёрн. А потом по железным шипам побежал синеватый огонь, убивающий всё живое. Мы уходили. Мы прощались с морем. Рыбацкие домики стояли брошенные, опустевшие. В тростниковых крышах шелестел песок, ветром принесённый с дюн. Солнце в красноватой дымке медленно опускалось в море. По дороге со скрипом тащились телеги, доверху нагруженные домашним скарбом. Рядом брели люди - мужчины, женщины, дети. Немощных стариков везли на телегах. Младенцев несли на руках. Вдоль дороги стояли ромейцы с автоматическими винтовками наперевес. Мать не плакала, когда умер отец. Но когда море скрылось за гребнем дюны, она завыла. Не заплакала, а именно завыла. Как воет смертельно раненый зверь. Как воют плакальщицы над раскрытой могилой. День нашего исхода запомнился мне прежде всего звуками. Скрип колёс. Резкие окрики военных. Потрескивание Тёрна. Плач детей и голошение женщин. Брат был еще слишком мал, чтобы осознать весь смысл происходящего, но напуганный слезами матери, он тоже принялся хныкать. Я резко рванула его за руку и влепила ему затрещину. "Не вой, ты ж не девчонка!" - сказала я. Он, было, испуганно замолчал, но почти тут же разревелся снова - уже от боли и обиды. У меня к тому времени уже не осталось слёз. Больше ни разу в жизни я не заплакала. Даже спустя много лет, когда брат стоял на эшафоте, рядом с ворами и убийцами, а палач склонялся над жаровней, проверяя, достаточно ли раскалились железные прутья.

Лита - Изгнанники

Двенадцать лет минуло с тех пор, как мы покинули дюны. Моему брату тогда было семь. В восемь его отдали в одну из ромейских военных школ, которые открывали повсеместно после утверждения Закона Праведников. В шестнадцать он стал солдатом внутренних войск. В девятнадцать его отправили на эшафот за покушение на убийство. К счастью, наша мать была давно уже в могиле и не видела всего этого.

После отселения власти предоставили нам жилье в городе Вильске. Считалось, что нам крупно повезло, ведь поселили нас не где-нибудь, а в самой столице провинции. Не знаю, почему Наместнику вздумалось сделать новой столицей именно Вильск. Серый, унылый город с пустынными улицами и безобразными зданиями. Хотя, быть может, город сам по себе был не так уж плох. Но мне он казался уродливым.

Мы жили в барачном квартале на окраине, неподалёку от рельсовой дороги. Немощёные улицы после каждого дождя растекались грязищей. Квартал обнесён был высоким длинным забором, сразу за которым начинались пустыри. Вдали за пустырями виднелись башни Вильского острога. Дома были сколочены наспех и предназначались специально для переселенцев. Каждый барак был рассчитан на две семьи. Квартиры соединялись темным зловонным коридором, вечно захламленным, заваленным каким-то тряпьем. У нас была комната и кухня с большой печью. Отхожее место располагалось на улице - одно на три барака. Эти дома принадлежали городскому совету. Платили мы только за постой. Сумма была небольшая. Зимой приходилось доплачивать за печной уголь.

Нельзя сказать, что нас бросили на произвол судьбы. Я помню, как к нам приходили чиновницы из Коллегии Гражданского Надзора. Три обрюзгшие бабы с бульдожьими физиономиями, все какие-то одинаковые, как сёстры-близнецы. Все трое в бесформенных серых жакетах, с высоко взбитыми причёсками и золотыми перстнями на мясистых пальцах. Камни в перстнях были очень крупные и фальшивые. Выражение лица у них тоже было одинаковое, злобно-брезгливое. Чиновницы предложили матери отдать сына в военную школу. Платить за обучение не нужно - обо всём позаботятся власти. Ян получит образование, и кроме того, будет обеспечен жильем, пищей, одеждой, и всем необходимым. Мать не возражала.

Также они подыскали матери временную работу - подёнщицей в городской харчевне. Временную, так как женщинам Ромейской Империи не полагалось работать. Незначительный заработок поддержит её, пока она не найдет себе нового мужа. Чиновницы даже оставили ей листок бумаги со списком вдовцов и холостяков, готовых принять одинокую женщину с детьми. Когда они ушли, мать смяла эту бумаженцию и швырнула в печь. Она не протянула долго. Она всегда была сильной, очень сильной. Но после переселения в ней будто что-то надломилось. Море питало её силой и вдыхало в неё жизнь. В Вильске мать задыхалась, как рыба, выброшенная на песок.

Яна мы теперь видели нечасто. Воспитанникам военной школы увольнительные давались лишь по большим праздникам. Я понимала, что брату с нами неинтересно. Когда он приходил, нам не о чем было поговорить. Постепенно мы с матерью становились для него чужими. Когда мать начала болеть, мне приходилось подменять её на подённых работах. Нам нужны были деньги. Когда она умерла, брату дали внеплановый отпуск. На сутки. Но он ушёл сразу после похорон. Ромейская школа сделала свое дело. Родная мать стала для него чужим человеком. И я тоже. Я даже не уверена была, помнит ли он Дольние Земли.

Лита - Стражники