Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль

Немилов. Вадим. Я сразу понял, что кто-то важный приехал. Во дворе машина с мигалкой, а у подъезда какие-то мужики с вопросами, что, куда, к кому, а один меня прямо до вашей, Степан Петрович, двери проводил и не отошел, пока не убедился, что хозяева действительно меня ждут.

Коблов. Такая жизнь. Служба безопасности свое дело знает. Особенно после моих выступлений по поводу традиций российского патриотизма. Приходится быть начеку.

Немилов. Кто-то на вас покушается?

Коблов (перекрестившись). Пока бог миловал, но письма с оскорблениями и угрозами получаю. Между прочим, с текстом в вашем блоге меня тоже ознакомили.

Немилов. Правда? А я думал, до вас мой писк и не доходит.

Коблов. Да это не писк, а, я бы сказал, рычание.

Немилов. Не рычание, а возражение.

Коблов. А кто вы такой, чтобы возражать?

Немилов. Я гражданин своей страны.

Коблов. Ну, граждане — это мы все. А что вы как гражданин для своей страны полезного делаете? Блоги в Интернете ведете? Да этот Интернет ваш не что иное, как международный забор, на котором можно писать все что хочешь, как в общественном туалете. Блогер! Слова-то какие-то у нас пошли. Блогеры, дилеры, провайдеры, промоутеры, девелоперы, мерчандайзеры, а еще у нас этот есть, этот… как его… ом-бундсмен.

Былкин. Кто-о-о?

Коблов. Ты знаешь, я такое слово два раза подряд произнести не могу. Защищает права человека.

Былкин. Официально?

Коблов. Официально. И зарплату получает хорошую.

Былкин. А я думал, те, которые за права человека, сами в тюрьме сидят.

Коблов. Ну, это раньше было. Но теперь у нас государство демократическое. Что и позволяет нашему блогеру писать в его блогах все что хочется.

Немилов. А вы против?

Коблов. Почему же? У нас свобода слова. Пока. Так что, если ничего другого не умеете, пишите. Что вы там про меня писали? Что я с коррупцией борюсь и сам в ней участвую?

Володя. Правильно. Чтобы с ней бороться, надо знать ее изнутри.

Былкин. Вадик! Как ты смеешь оскорблять уважаемого человека?

Коблов (Былкину). Не мешай ему, Степа, пусть говорит. Ну, допустим, вы правы и мы все, про кого вы пишете, плохие. А что делать? Ведь мы не с неба свалились. Какое общество, такие и мы. Вы все кричите: полиция плохая, прокуроры плохие, депутаты плохие, — а где же взять других? Мы же все из народа. Мы его часть. Какой он, такие и мы. За что он нас и любит, а к таким, как вы, относится с недоверием.

Надежда. Что за глупая порода эти мужики! Как сойдутся, так тут же начинают друг друга задирать. И было бы из-за чего. Из-за политики! А ведь о ней спорить — все равно что о погоде. Она какая есть, такая есть. Вот лучше пирожков отведайте. Кажется, удались.

Коблов. Сейчас проверим. О! Делишес! А помнишь, Степа, когда мы студентами были, так, бывало, одними пирожками и питались. Жареными. С мясом — по десять копеек, а с капустой, рисом или повидлом — по пятачку. На каждом углу продавались.

Надежда. Неужели такую дрянь ели?

Коблов. Так лопали, что за ушами трещало. Желудок был молодой и здоровый, переваривал все, на что денег хватало. А теперь денег хватает на все, но здоровье мало чего позволяет.

Надежда. А что со здоровьем?

Коблов. Да ничего особенного. Как у всех. Знаешь, как поэт написал: «Все плотнее идут годовщины, умножая рубцы и морщины, но сдаваться старик не спешит. Он на что-то еще уповает, хоть уже никогда не бывает, что нигде ничего не болит».

Немилов. А это, между прочим, мои стихи.

Коблов. Правда? Вот это вы умеете! Хорошие стихи. Только упаднические. Я где-то читал, что взгляд поэта очень отличается от взгляда обыкновенного человека. Идет, например, обыкновенный человек, вроде меня, по улице, и перед ним лужа. И что он видит? Лужу, и ничего больше. Но поэт видит не лужу, а звезды, которые в ней отражаются. Впрочем, в ваших стихах такой же подход. У старика все болит, но он не сдается, стремится к чему-то. Это раньше называлось «исторический оптимизм». А вот в блогах у вас никакого оптимизма нет, а сплошное брюзжание.

Немилов. Не брюзжание, а критика воровства, ханжества, лицемерия…

Былкин. Вадик, поди-ка сюда. (Былкин и Немилов отходят в сторону.) Ну зачем ты так? Это ж мой гость. Расскажи лучше, как живешь, что пишешь, где печатаешься?

Немилов. Если не считать блогов, нигде не печатаюсь.

Былкин. А что так?

Немилов. Никак, Степан Петрович, не вписываюсь в сегодняшнюю моду. Издателю не даю прибыли, а спонсора нет.

Былкин. Ну, раз не печатают, займись чем-то другим.

Немилов. С какой стати? Я же поэт, это моя профессия.

Былкин. Профессия — это то, за что деньги платят. А за что не платят, это называется «хобби». Будешь считать хобби профессией — прослывешь неудачником.

Немилов. А я и есть неудачник, Степан Петрович. Мои стихи не печатают, денег нет, а девушка, которую я безумно люблю, никогда не ответит мне взаимностью.