Трибунал для Иисуса. Особое мнение российского судьи

Каиафа с Анной, разработавшие универсальную формулу обвинения, могли ее в выгодном для себя свете еще до суда довести до Пилата, убедив его в том, что это обвинение будет доказано показаниями свидетелей. Но в суде синедриона произошел сбой, о чем уже подробно рассказано. Поэтому вначале еврейские судьи, прибыв утром к наместнику, не стали оглашать ему окончательное обвинение, полагая, что Пилат, не вникая в суть дела, и так его утвердит. А перед иудеями они представят вынесенное судебное решение, как решение римской власти. Им крайне невыгодно было оказаться перед народом в качестве гонителей лица, не без оснований претендовавшего на статус Мессии. К тому же, враги Иисуса прекрасно знали, что судебные разбирательства в отношении политических преступников обычно проводились римскими трибуналами по типу закрытых судебных процессов, то есть были скоротечными и не публичными, поскольку в трибунале применялись упрощенные процедуры. Поэтому они и рассчитывали, что суд Пилата, с учетом заключенной накануне сделки, сведется, по сути, к утверждению их обвинения. А произнесение типовой в таких случаях фразы — «ibis ad (или in) crucem» (пойдешь на крест!)[270] — будет означать, что казнь свершится по римским законам.

X. Коэн прав, утверждая, что в провинциях наместники не привлекали иудеев к обсуждению вопроса об участи преступников и должны были вершить суд в закрытых от посторонней публики помещениях (in camera). Это была не обычная для Рима форма судопроизводства, а суд администрации, который римляне называли правом обуздания или принуждения.

Однако Пилат был не так прост. Вероятно, он понял, в чем суть описанной выше интриги, затеянной первосвященниками. К тому же, члены синедриона, прибыв к префекту, допустили ошибку, которая также могла заставить Пилата насторожиться.

И. Херсонский писал: «Появление Иисуса Христа в виде узника не было для прокуратора вовсе неожиданным явлением; неожиданно было то. что для обвинения Его явился весь синедрион так рано и в тот день, когда всякий израильтянин, и искренно и лицемерно набожный, старался, сколько можно, удаляться от язычников и всего языческого, чтобы не потерять законной чистоты, необходимой для совершения Пасхи».

Пилат почувствовал подвох. Й. Ратцингер писал: «Понтий Пилат чувствовал, что в действительности речь идет о чем-то совсем другом: он понимал, что если бы представший перед ним действительно был обетованным „царем иудейским" — царем в политическом смысле, то Его не отдали бы ему на суд»[271].

В обостренном чутье Пилату не откажешь. Учуяв подвох в начале суда, Пилат решил потянуть время, «поиграть в демократию», апеллируя к народу. Впрочем, похоже, что иудеи предвидели такой вариант развития событий.

Сделка, если она заключалась, была лишь элементом политической игры. Кардинал В. Каспер обоснованно отмечал, что синедрион «повел хитрую игру с римской оккупационной властью, к которой вообще-то испытывал ненависть» и «тем самым Иисус оказался практически между жерновами власть имущих»[272] .

Несуразность как признак достоверности

Один из воображаемых вопросов, заданных X. Коэном авторам Евангелий, был следующим: если Пилат хотел оправдать Иисуса, то почему же он не сделал этого?

М. Хейфец, возражая ему, отмечал, что это как раз понятно и вполне объяснимо: «Пилат знал, как к нему на самом деле относятся в синедрионе… Потому, несомненно, с ехидцей он предложил им взять его (Иисуса) и самим привести приговор в исполнение. Ему было бы удобнее, чтоб популярного еврейского проповедника предал смерти синедрион, состоявший из людей, не раз обжаловавших его, Пилата, решения в правительстве, и прямо у кесаря. Еврейская казнь могла скомпрометировать его врагов и избавить прокуратора от лишних объяснений с начальством в случае возникновения волнений в народе».

И еще в одном М. Хейфец прав. Оппонируя X. Коэну, который объяснял несуразности суда недостоверностью его описания, он утверждал: «Мне в эпизодах с Пилатом именно их нелогичность, нарушение нормального поведения римского наместника, абсурдность — все это и кажется доказательством достоверности описанного»[273].

С таким утверждением стоит согласиться, тем более, что наше предположение о незавершенной сделке первосвященников с Пилатом вполне объясняет исследованные нами «несуразности» и кажущуюся нелогичность поведения римского наместника.

Эта была сделка не друзей, а врагов. Сделка политиков, по большому счету ненавидевших друг друга. Поэтому детали не обговаривались, могли использоваться шантаж и подкуп. Ну а поскольку это был жесткий политический сговор, обусловленный сложившейся ситуацией, то каждый пытался переиграть друг друга.