Тридцать седьмое полнолуние

Земля качнулась под ногами. Ник оглох и в полной тишине увидел, как разлетаются в щепу березы, вспыхивает пламя. От жара лопалась кора на деревьях. Огонь поднимался, окружал со всех сторон, а Ник – удачник! – продолжал жить. Шагнул навстречу тугому раскаленному воздуху. Стянуло кожу на лице, раскалились заклепки на камуфляже. Протяни руку – коснешься обугленного ствола, черного, с алыми венами.

Послышались крики. Отчаянные. Жуткие. Ник обернулся. Пламя охватило железную коробку автобуса, сдирало краску и лезло в разбитые окна.

В автобусе умирали люди. Сгорали заживо. И Ник точно знал, кто там. Он узнал голоса – мамы, Денека и других…

…Было трудно дышать. Ник свесился с кровати, пытаясь прокашляться. Бежали слезы, затекали в нос и жгли губы. Железная планка вдавилась в грудь. Вцепился в спинку и сполз пониже. Темная комната кружилась перед глазами. Хотелось выть, по-дурному, закатив глаза и оскалив зубы. Он бы и завыл, но тогда непременно прибегут санитары.

Пришлось заткнуть рот кулаком. Невырвавшийся крик ломал тело, заставляя корчиться. Оглушительно скрипели пружины.

Он вспомнил. Не все, но самое главное. Тех, кто сгорел в автобусе на привокзальной площади в Фергуслане.

Снова была звездная ночь, всадники и пахнущий рекой ветер. Но на этот раз у подножия холма горел костер. Матвей спешился и пошел туда, ведя коня в поводу. Густая трава доходила до колен, замедляя шаг. Тронул метелку ковыля – она щекотнула ладонь, отзываясь на ласку, точно кошка скользнула теплой спиной.

Земля становилась тверже и ровнее, показались желтоватые полосы глины. Метались тени – костер горел неровно, похрустывая ветками. По обе стороны пламени стояли двое. Один светловолосый, с хохолком на затылке; ворот рубашки у него распахнулся, и поблескивала серебряная цепочка с образком. Другой, несмотря на жар от костра, был в наглухо застегнутом камзоле. Мрачный, со строго сведенными бровями. Темные пряди падали на лицо, закрывая глаза.

– Здравствуй, Иволга, – сказал темноволосый. Голос его был как натянутая тетива.

Светловолосый рассеянно кивнул. Казалось, пламя заворожило его: смотрел не отрываясь. Только губы дрогнули, когда треснула ветка и метнулись в темноту искры.

– Я просил, чтобы тебе не было больно. – Слова давались темноволосому с трудом. – Клянусь, это правда. Слышишь?!

Иволга поднял голову и глянул сквозь колеблющийся от жара воздух.

– Я верю. Но они испугались. В бочке-то – вернее.

Лицо темноволосого исказилось. Несколько мгновений он стоял, стискивая кулаки, потом сбросил камзол и закатал рукав.

Матвей поморщился, глядя на его запястье. С сочувствием, но без жалости.

Л-рей вытянул руку – пламя ударило в ладонь.

– Зачем? – удивился Иволга и тоже потянулся через костер. Оттолкнул л-рея: – Не надо.

Темноволосый сел на землю и уронил голову в колени. Плечи его вздрагивали.

Иволга растерянно провел ладонью по затылку, приминая хохолок. Оглянулся на Матвея. Тот неловко отступил в темноту. Сейчас, здесь, он был лишним.

Ногу в стремя, опуститься в седло. Привычное движение, точно делал это каждый день, и конь привычно послушен хозяину. Закрутилась навстречу земля.

Поднявшись на холм, Матвей все-таки посмотрел вниз. У костра плечом к плечу сидели двое, но отсюда не разобрать – молчат или разговаривают.

Теплый ветер с реки принес запахи: ухи и дыма. На песчаной косе горел еще один костер, побольше. Выше по течению, на лугу, паслись стреноженные кони. Поехать туда? Матвей знал, что его примут в компанию. Донеслись звуки: смех, возмущенный крик. Кажется, кого-то уронили в воду – шумно плюхнуло.

Матвей повернул коня и направил его вниз, на другую сторону холма.

В доме светилось окно.

«У меня получится», – думал Матвей. Он смотрел, не отводя глаз, на желтое пятно, перечеркнутое переплетом. «Я смогу».

Очень хотелось сжать колени и послать коня в галоп.

Шаг, еще. Зашуршала, осыпаясь, земля…

…В открытом окне полоскало ветром штору. Сквозь нее смутно виднелся подсвеченный силуэт собора. Огромная круглая луна застыла над куполом. Как всегда при взгляде на нее, замутило.

Матвей встал и подошел к окну. Между ним и луной оставалась штора – отвел ее. Желтый мутный шар, изъеденный кратерами, висел прямо перед ним. Матвей смотрел, сколько мог, а потом сдался. Уперся руками в подоконник и опустил голову. Раскачивалась перед глазами мостовая.

А если просто отпустить руки, и туда, вниз? Сквозь теплый воздух на влажные от дождя камни. Несколько мгновений, и не нужно будет ничего решать. Чувствовать. Знать. Помнить. Ждать. Всего лишь шагнуть…

«Дурак!» – обругал себя Матвей, отшатываясь. Четвертый этаж, максимум он сломает позвоночник, и дальше будут возить в санитарной карете.

Он развернулся спиной к луне и сел на подоконник. Потер запястья. Лишенные напульсника и часов, они казались голыми.

А этот, Яров, хорошо держится, подумал Матвей с досадой. Жаль, что не встал на колени.

– Опять не спишь.

Подошел Юджин – взъерошенный, в трусах и майке на костлявом теле.

– Что с тобой, Вейка?

– А то не знаешь! – Он мотнул головой, показывая на луну.

– Ну, не хочешь, не говори.