Тридцать три удовольствия

Но ничто не предвещало скорой разлуки, хотя я и знал о неизбежности расставанья. Через два дня фольклорный фестиваль в Бекешчабе закончился грандиозным а-ля фуршетом, устроенным какой-то немецкой фирмой, финансировавшей это мероприятие. После падения Советской Империи Русскоязычной Нации немцы активно возвращали себе Венгрию. Нам не хотелось немедленно расставаться с нашим уютным загородным замком, с его живописными окрестностями, сельской корчмой со снукером, пивом и дюлайской колбасой, и мы прожили еще три дня здесь, прежде чем отправиться в Будапешт. Мезереш тем временем взял на себя хлопоты по оформлению наших документов для переезда в Болгарию. В Будапеште мы провели неделю. Директор Центра советской культуры, присутствовавший на бекешчабском фестивале, выделил для нас комнату в огромном доме, где располагался Центр. Правда, располагаться ему оставалось здесь недолго — его закрывали, переименовывали в Центр русской культуры и переселяли в куда более скромное здание, где для всей русской культуры отводилось всего несколько комнат.

День ото дня становилось все теплее и теплее. На третий день в Будапеште можно уже было расстаться с плащами. С утра до вечера мы с Ларисой гуляли по этому дивному городу, самому красивому во всей Европе из виденных мною доселе. Безоблачное небо и безоблачное счастье осеняли нас, и ни до, ни после этой венгерской весны не было в моей жизни чудеснее весен. Этот сказочный город, это солнце, эта становящаяся с каждым днем все теплее весна знаменовали собою мое расставание с юностью, с прежним, беззаботным Федором Мамониным, который уже навсегда уходил в прошлое после недель, проведенных с Ларисой, исчезал, как исчезал Центр советской культуры. В этом было и что-то грустное, и радостное одновременно. Белокаменные будапештские дворцы, изумрудная зелень бронзовых статуй и зелень глаз моей возлюбленной, блики солнца в этих глазах и блики на волнах Дуная, сладость пирожных в австрийской кондитерской и сладость часов уединения, терпкость венгерских красных вин, жгучесть красного перца и терпкость и жгучесть любовных желаний, воскресающих вскоре после утоления их предыдущей волны — все это наполняло нашу жизнь в Будапеште, все это не могло быть долговечным, но и не могло не остаться навечно, все это длилось и длилось бесконечно, а пролетело в один миг.

И, кроме счастья, не было иных событий, а разве счастье можно выразить в словах?

Удовольствие тридцать первое ОСВОБОЖДЕНИЕ

На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.

А. С. Пушкин. «Птичка»

В чужбине, где — так уж получилось — произошло и какое-то время продолжалось сопряжение наших душ и тел, реальности бытия окрашиваются для русского человека неким не сразу уловимым оттенком ненастоящности, и еще находясь в Будапеште я стал испытывать нестерпимое желание как можно скорее вернуться на Родину, чтобы там, под русским небом, факт нашей близости с Ларисой получил какое-то законное подтверждение. Свято храня в душе каждый день из всех, проведенных нами в Германии, Венгрии и Болгарии, я не могу не признать, что не задумываясь отдал бы пять таких дней за один, но в России — на какой-нибудь заснеженной или засыпанной осенними листьями даче, на теплоходе, плывущем по Волге, или в крымском санатории, или просто в Москве, в Питере, в Киеве. Наблюдаю я в глубине души своей и смутную надежду на то, что случись нам сблизиться не в Ахене и провести дни счастья не в путешествии по Европе, а на родной стороне, я ни за что не отпустил бы от себя Птичку. Родной воздух, родная речь, звучащая повсюду, укрепили бы меня, а главное, я был бы не праздношатающимся путешественником, а человеком, занятым делом, я сумел бы доказать, что могу построить семью. Обычай всех брошенных любовников — все валить на обстоятельства! Старины Московского Кремля не хватило мне, чтобы наполнить нашу молодость и любовь чувством уверенности в завтрашнем дне.

На волю, на воздух, из затягивающего плена чужбины манило меня день ото дня все больше и больше. Птичку, проведшую за границей уже полгода, я никак не мог понять, при том, что она сама жаловалась, что хочет хоть немного побыть в родной толкучке. Выпускаю из внимания ее неутолимую жажду видеть новые лица, слышать новую речь, обольщаться неожиданными впечатлениями, но как могла она петь свои дивные песни людям, которых очаровывал лишь ее необычный строй голоса и мелодия, но не понимающим образности ее песенной поэзии! При светлом празднике ее пения присутствовали не те гости, сей праздник был для них лишь экзотикой, а не насущной необходимостью. Весны и неподдельной изумрудной зелени ее глаз им было не понять, и все они, я это точно знаю, видели в Ларисе лишь очаровательную Барби с необычным голосом и необычной манерой пения.