Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

В Вене под моросящим дождем процессия кающихся молила Бога отвратить свой гнев; среди них пешком по грязи шел сам император, и вода стекала ему за воротник. Но Бог не прислушался к его молитвам. На обращения к Риму он получил лишь тот холодный ответ, что папа не считает войну религиозной. Письма в Мадрид подтвердили только известную истину: что резервы Испании, по меньшей мере на данный момент, исчерпаны. Посольство, отправленное в Варшаву, получило такой же бесполезный ответ[67].

Фердинанду, вынужденному справляться собственными силами, не осталось ничего иного, кроме как снова обратиться к Валленштейну. Друзья полководца уговаривали императора призвать его еще с прошлой весны, но первое время император колебался, разрываясь между желанием и необходимостью. Его собственный сын, младший Фердинанд II, упрашивал отца сделать его главнокомандующим, но даже любящий отец не мог не понимать, что его назначение не решит финансовых проблем. Кормить, одевать и оплачивать войска мог лишь тот человек, за счет чьих средств они кормились, одевались и оплачивались раньше. Трижды с ноября по декабрь 1631 года император в письмах просил Валленштейна вернуться; последний раз он даже написал письмо собственноручно от первой до последней строчки. В декабре он отправил к Валленштейну посольство, и не столько для того, чтобы выдвигать условия, сколько чтобы выяснить, какие условия предложит сам полководец. Лишь в канун нового года Валленштейн поддался на уговоры, а потом всего только пообещал собрать новую армию к следующему марту, но не обязался затем ни платить ей жалованье, ни возглавить ее.

Испанцы на Рейне находились даже в еще более опасном положении, чем Фердинанд II в Вене. Они потеряли Майнц и Мангейм, войска в оставшихся гарнизонах не получали жалованья, бунтовали и голодали, поскольку земли, откуда им поступало содержание, были захвачены наступающими протестантами, а в довершение всего швейцарцы по совету Густава II Адольфа закрыли проходы и перевалы, голландцы предложили ему субсидии на следующий год, а на левом берегу Рейна французы угрожающе двинулись вперед без всякого объявления войны.

Предлог им подал Карл Лотарингский. Этот безрассудный и беспринципный молодой человек, тесно связанный интересами с Габсбургами, высматривал удобный случай навредить Бурбонам. В 1631 году неудачные интриги королевы-матери против Ришелье закончились полным утверждением власти кардинала и бегством вдовствующей королевы в Брюссель, в то время как ее младший сын Гастон Орлеанский бежал в Лотарингию. Смысл этого бегства был ясен; недовольные предпочли отдаться на милость Габсбургов и их союзников в ущерб собственной династии. Карл Лотарингский, побуждаемый и Брюсселем, и Веной, с радостью протянул им руку помощи. При первых новостях из Брейтенфельда даже Максимилиан Баварский в панике прибавил свои настоятельные просьбы. Но герцог скорее был оптимистичным, чем надежным союзником. 3 января 1632 года он бросил вызов Ришелье и посеял семена непреходящего раздора, выдав свою сестру Маргариту за, видимо, влюбленного в нее Гастона; однако у толстяка герцога Орлеанского страх был сильнее любви, и, когда французская армия приблизилась к Нанси, он бросил свою молодую жену в первую же брачную ночь и сбежал в Брюссель. 6 января герцог Лотарингский, не имея достаточных сил, чтобы справиться с вторжением, сдал свои крепости на границе и подписал позорный мир в Вике. Его преждевременное вмешательство лишь позволило Густаву II Адольфу и Ришелье зажать испанские гарнизоны на Рейне между своими армиями.

Хуже того, курфюрсты Трира и Кёльна, два оставшихся католических князя на Рейне, решили спасти свои шкуры, безоговорочно сдавшись на милость Франции. Кёльнский курфюрст пошел еще дальше и отказался пропустить войска, которые направлялись для усиления испанских Нидерландов.

Таким образом, положение Габсбургов менее чем за 18 месяцев оказалось подорвано со всех сторон. Брюссельское правительство не то что не отвоевало северных провинций Нидерландов, а опасалось за собственную безопасность, лишившись и защиты с моря, и финансовой поддержки. Редко когда испанцы были так непопулярны во Фландрии среди простых людей и знати. На улицах Брюсселя слышались крики «Да здравствует принц Оранский!», и к угрозе нападения извне добавилась опасность внутреннего заговора.

Перед лицом столь многих невзгод – совместного нападения на империю и Нидерланды, объединения в грозную коалицию Франции, Нидерландов и северных протестантов – обе ветви династии Габсбургов вновь заключили официальный наступательно-оборонительный договор. Между тем критика определенной части католического сообщества заставила папу неохотно оказать им слабую поддержку. «Его святейшество, случайно, не католик? – спрашивал один типичный пасквиль и сам же многозначительно отвечал: – Тихо, тихо! Он у нас самый христианнейший»[68]. Под нажимом Урбан VIII в конце концов пожаловал немного денег церковным землям в Испании, дабы те использовали их для поддержки немецких католиков.