Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

И все же, хоть бедствия и обрушились на династию Габсбургов, в Париже по этому поводу особо не ликовали. Мало того, Ришелье был отнюдь не доволен своим шведским союзником; в последние сто лет французская политика в Германии основывалась на том, что Франция выступала «защитницей германских свобод» и альянс с князьями использовала для того, чтобы обуздать могущество императора. Однако шведский король придавал французской политике так же мало значения, как и саксонской, и взял на себя роль непререкаемого вершителя германских судеб.

Ришелье оказался в нелегкой ситуации. Он проводил анти-габсбургскую, но все же католическую политику, и для него многое зависело от того, удастся ли ему сохранить взаимопонимание между Католической лигой Максимилиана и французским двором. Сначала Густав II Адольф скомпрометировал кардинала тем, что во всеуслышание объявил о Бервальдском договоре, а потом – когда катком проехал по епископствам Центральной Германии, правда не меняя их вероисповедания, но прогоняя епископов, нарезая земли и раздавая их в подарок своим командирам с неунывающей беспечностью. Неудивительно, что Максимилиан и лига обратились к Ришелье с вопросом, чего он хотел добиться, когда субсидировал шведского короля.

Ришелье спешно отправил одного посла успокоить Максимилиана, а другого – одернуть короля Швеции. У первого задача была трудной, у второго – невыполнимой. Племянник кардинала Брезе получил инструкцию обеспечить нейтралитет для Католической лиги. Взамен лига должна была объединиться с Францией и предоставить ей ключевые крепости на Рейне в качестве гарантии своей доброй воли. Инструкции Врезе показывают, насколько Ришелье по-прежнему недооценивал Густава II Адольфа. В роли арбитра Германии король понимал, что должен сохранить контроль над Рейном, и не собирался отказываться от своих завоеваний. Когда Врезе в отчаянии намекнул, что король мог бы оставить Северную Германию себе, если бы обещал Рейн Франции, Густав II Адольф пришел в бешенство и гневно заявил послу, что он, со своей стороны, защищает Германию, а не предает ее. Второй посол, Эркюль де Шарнасе, который занимался предыдущим союзным договором с королем, срочно приехал во Франкфурт-на-Майне утихомиривать разъяренного союзника, но через неделю изматывающих споров добился лишь того, что король частично обязался гарантировать нейтралитет только курфюрсту Трирскому, а маркиза Врезе успокоил прощальным даром в виде золотой шляпной ленты стоимостью 16 тысяч талеров.

Недоуменную досаду Ришелье разделяли и германские князья. Иоганн-Георг, хотя к нему подступались и император, и испанский посол, хотя Валленштейн уже вступил в новые переговоры с Арнимом, не осмеливался заключать мир, когда Густав II Адольф добился такого могущества в Германии. Напрасно он склонял короля к мирному урегулированию, пока сложилась благоприятная обстановка; его союзник отреагировал на его настояния с едким гневом с долей презрения и подозрительности. Королю закралась мысль, что Арним и Валленштейн вступили в тайный сговор или что его давний соперник датский король обхаживает Иоганна-Георга, и Густав II Адольф, устав наконец от непрестанных уговоров саксонского посла, отделался от него апокалиптическими словами, что он «начал этот труд с Божьей помощью, с Божьей помощью он его и закончит».

Адлер Сальвиус, агент короля с самыми большими способностями к убеждению, занимался там, что с самого начала похода по Центральной Германии успокаивал курфюрста Бранденбургского и умасливал его, соглашаясь, что хорошо бы выдать единственную дочь и наследницу Густава II Адольфа за его старшего сына. Но когда в начале 1632 года послы курфюрста во Франкфурте-на-Майне обмолвились о мире шведскому королю, он заявил им, что об этом не может быть и речи в интересах самой протестантской Германии. Протестантская Германия, по крайней мере в лице своих нерешительных правителей, не без оснований полагала, что дальнейшие завоевания лишь озлобят католическую партию и создадут протестантам новых врагов; лучше уж поберечь достигнутое, чем рисковать ради большего. Но Густав II Адольф действовал с имперским размахом; он кардинально реорганизовал завоеванные земли, поощрял торговлю и коммерческие предприятия и даже планировал объединить кальвинистскую и лютеранскую церкви, фактически собираясь разрушить прежнюю хаотичную империю и создать новую. В долгосрочной перспективе его старания, быть может, и были оправданы; но с точки зрения ближайшего будущего и усугубляющихся бедствий страны невозможно было не склониться на сторону князей.