До января 1641 года все шло хорошо. Первые призывы императора к миру и взаимопониманию были услышаны: 9 октября рейхстаг согласился выдать охранные грамоты послам Гессен-Касселя и Брауншвейг-Люнебурга; 4 ноября делегаты разрешили Фердинанду III расквартировать войска в городе и окрестностях ввиду наступления шведов – в предыдущие 50 лет подобная просьба была бы с негодованием отвергнута как попытка запугать собравшихся; 21 декабря присутствующие одобрили нынешнюю численность и финансирование имперской армии; 30-го числа договорились объявить амнистию по всей империи, обсудить вопрос удовлетворения шведов и рассмотреть условия общего мирного урегулирования на основе Пражского мира. К январю они даже успели предложить охранную грамоту Елизавете Чешской и ее дочерям, если бы те предъявили права на пенсию и приданое, приличествующие вдове и детям германского князя. Не было и речи об охранных грамотах для ее сыновей – курфюрста Пфальцского и его братьев, и это было понятно, ведь один из них служил в голландской армии, другой – в шведской, третий находился в Париже, а четвертый уже больше двух лет просидел в плену у императора и при всяком удобном случае допекал своих тюремщиков разговорами о справедливости отцовских притязаний.
На вторую неделю января 1641 года к городу подошла шведская армия под командованием Банера и потребовала капитуляции. Дунай покрылся крепким льдом, и генерал грозил перейти реку и окружить город. С похвальным мужеством и хладнокровием Фердинанд III понял, что это всего лишь блеф с целью разогнать собрание и помешать его триумфу, и, догадываясь, что врагу не хватит ресурсов, чтобы выполнить свою угрозу, отказался распустить рейхстаг. Вместо этого он укрепил город и усилил отдаленные гарнизоны. Его расчет оправдался, лед на реке растаял, и неприятель отступил, оставив после себя среди прочего ущерба скелеты двадцати императорских соколов, которых шведы поймали, сварили и съели, приняв их за фазанов. Благодаря выдержке и благоразумию Фердинанд III сумел окончательно привлечь на свою сторону подданных князей. Это был его зенит и переломный момент.
Прежняя конституционная партия развалилась после Пражского мира: Иоганн-Георг Саксонский пропал из политики навсегда, Максимилиан Баварский – на несколько лет. После вторжения в Германию французов и после того, как шведов покинули почти все их германские союзники, война превратилась из гражданской во внешнюю, и любой, кто противостоял императору, неизбежно вызывал всеобщее негодование. Фердинанд III все устроил так, что политика императора отстаивала целостность германского государства в борьбе с французами и шведами. Пока испанские кузены не компрометировали Фердинанда III, ни один германский князь, если не был открытым мятежником, морально не мог выступить против него. Но на восьмидесятой сессии рейхстага на императора внезапно ополчилась сама коллегия курфюрстов; представитель Бранденбурга решительно заявил, что его хозяин не считает Пражский мир подходящей основой для переговоров. Сразу же, несмотря на упорное сопротивление курфюрстов Баварии, Кёльна и Саксонии, менее могущественные протестантские князья последовали примеру Бранденбурга и стали отождествлять конституционную оппозицию императору с крайне протестантской партией. Как оказалось, подозрительность никуда не исчезала, и только страх перед иноземным вторжением ненадолго скрыл ее, и по несчастной случайности созванный Фердинандом III рейхстаг, вместо того чтобы продемонстрировать единство империи, раскрыл ее слабость.