Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Смысл этого шага Фридриха Вильгельма можно уяснить себе из книги, опубликованной за несколько месяцев до описываемых событий под названием «Dissertatio de ratione status in Imperio nostro Romano-Germanico»[89]. Труд написан с таким жаром, драматизмом и силой убеждения, что почти сразу же приобрел огромную популярность. Личность автора скрывалась за псевдонимом Ипполит Лапидский, хотя на самом деле это был Богислав фон Хемниц, впоследствии придворный шведский историограф. В своем весьма своевременном трактате он проанализировал то, как династия Габсбургов использовала конституцию империи для расширения своей власти, и с беспощадной логикой раскрыл фактическую слабость их положения, опирающегося на хитрость и насилие, а также на эксплуатацию чрезвычайных ситуаций в своих целях для посягательства на еще не отобранные у германских князей права.

Фердинанд III открывал рейхстаг в сентябре 1640 года, как ему казалось, с оливковой ветвью в руке. В мае 1641 года по всей Европе уже говорили о том, что ему нужна только война, и переговоры в Регенсбурге всего лишь повторяли блестящий фокус, который он провернул с подписанием Пражского мира: новая и более грубая попытка сплотить союзников и пустить пыль в глаза противникам.

Фердинанд III был неглуп. Он видел, что происходит, и нашел единственный возможный выход. Он протягивал оливковую ветвь, а ее назвали обнаженным мечом. Чтобы сохранить репутацию своего правительства, у него оставалась единственная надежда: доказать, что его точка зрения верная. Когда ему сообщили, что Швеция и Бранденбург окончательно подписали перемирие, он воспринял известие весьма благодушно, испытав невольное удовольствие искреннего миротворца. Этим ловким ходом он отвел от себя удар, ибо своим кротким согласием разоружил воинственных приверженцев Бранденбурга. Воспользовавшись случаем, он попросил их пересмотреть свои взгляды на Пражский договор как основу для всеобщего мира. Он утверждал, что лишь противодействие Бранденбурга и экстремистов мешает открыть всеобщую мирную конференцию. Таким образом, он умело переложил ответственность за препятствование миру на Бранденбург. Чтобы снять с себя обвинение, представителям курфюрста пришлось согласиться на призыв императора. 10 ноября 1641 года Фердинанд III лично распустил рейхстаг с таким решением: выбрать полномочных представителей для обсуждения условий мира с мятежниками и интервентами на основе Пражского договора и всеобщей амнистии.

Кризис удалось отсрочить, но не предотвратить. Рано или поздно Фердинанду III придется всерьез начать мирные переговоры, а так как Фридрих-Вильгельм склонялся к дружбе со Швецией и Францией, такие мирные переговоры могли весьма невыгодно сказаться на престиже империи. Рано или поздно кто-то из них снова возьмется за меч, с таким негодованием отвергнутый ими обоими.

3

30 ноября 1641 года указ императора об амнистии прибили на столбе в Кёльне-на-Шпре[90], на землях курфюрста Бранденбургского, но за ночь ветер и дождь превратили его в клочки и неуважительно разметали по улице. Этот случай слишком уж походил на общее мнение о мирных намерениях императора, чтобы не вызывать циничных насмешек со стороны его современников.

Между тем в Гамбурге имперские, шведские и французские агенты договаривались о предварительных условиях мирной конференции. Фердинанд отправил друг за другом трех разных послов, но ни один из них не убедил ни шведов, ни французов в серьезности имперского правительства. «Курца поменяли на Лютцова, а Лютцова на Аверсберга. Люди другие, а говорят одно и то же», – жаловался французский посол. На самом же деле такая ситуация полностью его устраивала, ибо парижское правительство было убеждено, что отсрочка повлечет лишь новые беды для Габсбургов. В Вене считали иначе. Переговоры между двумя столицами затягивались на недели и месяцы то под одним, то под другим предлогом. Французы требовали титул для герцогини Савойской, австрийцы отказывались, и обе стороны были крайне раздосадованы, когда датский посланник придумал выход из ситуации, от которого ни одна из сторон не могла отказаться, не потеряв лица. Австрийцы, однако, спровоцировали еще один тупик: ратифицировали предварительные условия в документе, составленном столь расплывчато и двусмысленно, что французы отказались его принять, и радостно продолжали игру в затягивание, и каждая из сторон горячо обвиняла другую в задержке мирного урегулирования.