Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Разгром означал конец для испанской армии. Правда, кавалерия в значительной степени уцелела, но настолько утратила дисциплину и боевой дух, что уже ни на что не годилась без той великолепной пехоты, которая составляла главную опору армии. Испанская пехота не потеряла лица при Рокруа, как шведы в битве у Нёрдлингена, однако, чтобы сохранить его, пришлось погибнуть. Ветераны полегли, традиция прервалась, и не осталось никого, кто смог бы обучить новое поколение солдат. Сегодня в центре того места, где размещались испанские позиции перед Рокруа, стоит небольшой современный памятник, непритязательный серый монолит – надгробие испанской армии, можно сказать, почти что надгробие на могиле испанского величия.

Глава 11 Путь к миру. 1643-1648

Мы должны умереть или стать рабами, ибо нож приставлен к нашему горлу.

Исаак Фольмар, представитель императора в Мюнстере

1

Через пять недель после Рокруа, 23 июня 1643 года, Фердинанд III дал свою императорскую санкцию на переговоры с Францией и Швецией. Съезд в Мюнстере открылся лишь 4 декабря 1644 года; на этот раз виновен в задержке был не только император. Она объяснялась тремя причинами: во-первых, это разлад между императором и германскими сословиями, во-вторых, ослабление позиции Франции и разногласия с Соединенными провинциями и, в-третьих, разрыв между Швецией и Данией.

Император согласился на созыв депутационстага во Франкфурте-на-Майне, надеясь, что он разрешит внутренние трудности Германии, прежде всего проблему религиозного мира, без вмешательства иностранцев. Каких бы союзников ни находили противоборствующие стороны, оставалась вполне разумная надежда на то, что чисто германское собрание сумеет уладить чисто германские вопросы. Фердинанд недооценил высокомерие шведов и французов и переоценил собственный авторитет.

С тех самых пор, как курфюрст Фридрих-Вильгельм косвенно обвинил императора в Регенсбурге, и особенно после распространения этого подрывного сочинения – «Dissertatio de ratione status», все действия Фердинанда III вызывали подозрения; более того, во Франкфурте-на-Майне депутат от

Бранденбурга открыто обвинил его в том, что он без всякой причины затягивает наступление мира. Поэтому, когда сначала шведские, потом французские послы, а затем снова шведские обратились к германским сословиям с просьбой изложить свои претензии перед международной конференцией, их предложение было охотно принято. Фердинанд III впустую выступал со встречным обращением; в его добрую волю уже никто не верил, тем более что он уже запросил у собрания во Франкфурте-на-Майне субсидию в размере почти 13 миллионов гульденов, которые могли понадобиться ему только в том случае, если он собирался вести войну. Не имея возможности помешать германским делегатам собраться на мирный конгресс, он лишил их права голоса в Мюнстере и Оснабрюке. По сути дела, это была угроза: либо обсуждайте свои претензии во Франкфурте-на-Майне, либо держите язык за зубами. Германские сословия, уверенные в поддержке иностранных союзников и следуя за Фридрихом-Вильгельмом Бранденбургским, подняли такой яростный протест, что Фердинанд III в конце концов уступил перед неизбежностью и согласился на то, что обсуждения в Вестфалии будут приравнены к рейхстагу; таким образом, любой договор, принятый там и подписанный императором, будет иметь в империи силу закона.

Сдаться Фердинанда III заставило и давление извне. Ландграфиня Гессен-Кассельская отказалась представить свои соображения на франкфуртской конференции, чем показала, что видит в ней всего лишь продолжение предвзятого имперского суда; Максимилиан Баварский пригрозил заключить сепаратный мир, если Фердинанд III не уступит. Непокорство ландграфини сыграло не такую важную роль, но зато убедительно продемонстрировало, что партию экстремистов не удовлетворит никакое урегулирование во Франкфурте-на-Майне. Угроза Максимилиана оказалась более эффективной, поскольку его дезертирство означало бы крах имперских вооруженных сил.