Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Валленштейн командовал местными рекрутами в Моравии, когда в 1618 году вспыхнуло восстание. Обнаружив, что его войска дезертируют к повстанцам, он с обычным присутствием духа бежал в безопасное место, прихватив с собой военную казну провинции, чем оказал столь необходимую финансовую помощь Фердинанду и лишил мятежную моравскую армию жалованья. В следующем году он выделил императору 40 тысяч гульденов из своего кармана и предложил набрать тысячу человек во Фландрии. В 1620 году он одолжил Фердинанду сумму в четыре раза больше, в 1621 году – почти 200 тысяч гульденов, а в 1623 году, в котором он скупил большинство своих поместий, – еще полмиллиона. И это были полновесные гульдены, а не подпорченная валюта Праги. Валленштейн не относился к тем, кто сорил деньгами, и с каждый займом император все глубже увязал в долгах, в уплату которых, когда придет время, Валленштейн выжмет из Фердинанда все до последнего гроша, если не деньгами, так услугами. Обязательства Фердинанда перед Максимилианом Баварским хотя бы основывались на дипломатическом договоре; частные же обязательства перед Валленштейном основывались исключительно на деловом соглашении, а у Валленштейна деловая хватка была крепче, чем у Фердинанда.

Валленштейн уже успел нажить себе славу человека наглого и надменного не по чину. Чех по рождению, свободно говоривший на чешском языке и связанный со многими лучшими семействами, и лишенными земли, и оставшимися при своем, Валленштейн пользовался если не любовью, то влиянием во многих кругах общества. Теперь же он распоряжался четвертью земель в Чехии, повелевал более чем тремя сотнями вассалов и обладал большей властью, нежели любая из мятежных партий, когда-то низложивших Фердинанда. Жесткая эффективность управления вместе со строгой приверженностью католической вере становились главными факторами консолидации страны. Фердинанд должен был примириться с ним или пойти на риск новых осложнений в Чехии.

Между тем еще до конца 1623 года Валленштейн женился во второй раз – на Изабелле фон Гаррах, относившейся к нему с чувством, больше всего похожим на любовь, которую, как мы видим, судьба таки предназначила ему внушить какому-то живому существу. Он относился к второй супруге так же, как и к первой, безупречно вежливо и уважительно. Однако значение их брака заключалось не в личном удовлетворении одной или другой стороны, а в том факте, что Изабелла фон Гаррах была дочерью одного из ближайших советников Фердинанда. В том же году Валленштейн стал герцогом Фридлантским.

Подобные возвышения составляли неотъемлемую часть стратегии Фердинанда. Чтобы приструнить чересчур многочисленное мелкое дворянство у себя во владениях, он при каждом удобном случае старался заменять его узким кругом аристократов, полностью зависящих от него. Его назначенцы могли обладать большей властью, чем неисчислимый сонм вытесненных ими мелких дворян, но их влияние как класса обуславливалось их зависимостью от короны, и лишь через много лет они добьются понимания и поддержки со стороны местного крестьянства. Их имения были разбросаны слишком далеко друг от друга, и от них слишком часто требовалось бывать в Праге или Вене. Они были правящей аристократией, связанной исключительно с короной, а не главами феодальной иерархии. Фердинанд еще больше отделил дворян от народа, поселив на завоеванной земле иностранцев – австрийцев, итальянцев, немцев. Так много исконной знати было затронуто мятежом, что гонения лишили страну ее естественных вождей и открыли дорогу для чужаков. На пражских улицах звучала итальянская и французская речь, немецкий язык вытеснил чешский в качестве государственного языка, и на руинах средневекового славянского города выросли величественные дворцы с просторными внутренними дворами, прохладные лоджии испанского Милана и роскошные барочные церкви иезуитского Рима.

Изменив весь ход развития и саму природу чешской культуры, преградив ее естественное течение и направив в чужеродное русло, Фердинанд тем самым изменил и религию народа. Мало какие гонения оказывались столь же действенными, а реформы – столь же глубокими, ибо император и его советники обладали не только твердой и безжалостной убежденностью, но и мудростью для того, чтобы сеять там, где они искореняли, и залечивать раны целительным бальзамом из того же источника.