Триггер

— Я просто тогда глупая была. Думала, мы как нормальные люди можем поговорить, но…

Пожимаю плечами, снова предпринимая попытку открыть дверцу, которую Персидский так и держит. Крепко, заставляя нервничать ещё сильнее.

— А с сосунком своим, значит, как нормальные люди говорите? Ну-ну.

— А это не твоё дело, Вадим. Уже — не твоё. Так что…

Всё же распахиваю дверцу и уже почти сажусь за руль, когда слышу то, за чем здесь Персидский:

— Если думаешь, что я нормально отнесусь к тому, что кто-то ещё на мою жилплощадь претендует, ты ошибаешься.

Теперь ясно, что именно волнует Вадима в первую очередь, а я — это так, всего лишь повод лишний раз блеснуть своим ядовитым «остроумием». Растянув губы в самой жизнерадостной улыбке из всех возможных, устраиваюсь в машине и прежде, чем захлопнуть дверь и уехать, цежу:

— Жилплощадь не твоя. Заруби это себе на носу, Персидский. В этой квартире живу я. И это неизменно.

Кажется, до меня доносится «посмотрим», когда с остервенением жму на блокировку дверей и завожу двигатель. Выруливаю на дорогу и только тогда выдыхаю. Снова накатывает дрожь — крупная, ощутимая. Меня колотит от злости, нервного напряжения и желания уехать как можно скорее из города, будто я бегу ото всего. А ещё накрывает липким страхом нехорошего предчувствия. Будто что-то вот-вот должно произойти, и я не смогу ничего с этим поделать.

— Праздник Насти. Сегодня праздник Насти, — повторяю вслух сама себе. — Это главное.

Теперь бы прогнать все остальные ощущения, только боюсь, это будет сделать не так-то просто.

***

Я сам не понял, как именно мне пришла в голову эта идея — позвать к Самойловым Катю. Но приглашение показалось мне вдруг таким правильным, что я усомнился всего на пару секунд прежде чем это сделать. Я совсем не собирался отмечать пятилетие малой у посторонних, по сути, людей, но сейчас, когда мы с Настей ждали Катю, и мелкая беспрестанно бегала к табуретке возле двери, чтобы посмотреть в глазок, не мама ли приехала, понял, что всё сделал верно.

— Насть, хватит. Я же сказал — мама приедет и отзвонится. Точка, — беззлобно окрикнул дочь, когда она в очередной раз стартанула в прихожую.

— А скоро?

— Я не в курсе.

В принципе, Персидская ещё даже не задерживалась, но я почему-то заразился этой тревожностью Насти и сам начал постоянно следить за временем. Казалось, вот в этот самый момент, когда я наконец чуть отпустил с поводка самого себя, всё пойдёт не так, как я на то надеялся. Например, Катя не сможет отправиться с нами, мелкая приболеет, Самойловы сообщат, что уезжают на Кипр…

М*я, я становлюсь мнительной барышней, а не мужиком двадцати пяти лет.

— Папа! Мама звонит! — орёт Настька из детской и тащит мой телефон, каким-то чудом оказавшийся у неё. И меня отпускает. Потом снова накатывает тревога, ровно до того момента, когда я отвечаю на звонок и слышу короткое:

— Привет. Я приехала.

И звездец… давно такого не чувствовал. Когда вдруг оттенки окружающей действительности меняются, и всё становится ярче и контрастнее.

— Привет. Окей, пара минут и мы внизу.

Подхожу к окну, будто мне нужно убедиться, что Персидская не соврала, и когда вижу её тачку, припаркованную чуть левее от подъезда, кричу Насте:

— Обувайся, мама приехала.

Сейчас произносить слово «мама» становится легче, чем раньше. И это тоже правильно. Наверное.

Мы рассаживаемся в машине молча. Гружу вещи Кати в багажник, туда же — наша с малой сумка, одна на двоих. Наська болтает сама с собой, когда устраивается в кресле, которое мне буквально всучила Персидская. Пристёгиваю дочь, отмахиваясь от платьев и ботиночек, идущих в комплекте с куклой, которую мелкая пытается вытащить из коробки вместе со всем прилагающимся скарбом, и сам сажусь за руль.

Катя устраивается рядом, какая-то необычно-молчаливая. Как будто стала другой за то время, что мы не виделись.

— Ты в порядке? — тихо уточняю, трогая тачку с места.

— Да. А что?

— Да ничего.

Я мог бы многое сказать, но молчу. Потому что мы только-только начали выходить на иной уровень общения. И потому что есть вещи, которые меня могут не касаться от слова «совсем».

Настёна щебечет что-то, то о новой кукле, то о своём поросёнке, которого умудрилась прихватить с собой. Я не особо прислушиваюсь, целиком и полностью сосредоточившись на дороге и своих ощущениях. А они странные. Контрастные такие, не похожие друг на друга.

Вроде и счастлив от того, что малая себе от восторга едва ли всю попу не отбила, а вроде и странно всё это, когда вот так Катя рядом и мы вроде как одна семья. На словах — не больше, но иначе ведь и не скажешь.

— Ты извини, — наконец подаёт голос Персидская, когда Настя замолкает, задремав с куклой наперевес в своём кресле. — У меня просто с отъездом из дома не особо всё сложилось.

— Что-то не так? Помочь могу?

— Да нет. Вадим просто заявился.

Она горько усмехается и отворачивается к окну — это ловлю краем глаза, сворачивая на дорогу, ведущую в сторону посёлка, где живут Самойловы. Не понимаю, что именно чувствую от слов «Вадим заявился». Вообще.

— Ясно.