Триггер

Киваю, паркуя машину возле металлических ворот. Настя мирно дремлет в своём кресле, и наверное, будет самым правильным сейчас подумать не только о ней, но и о Кате.

— Если тебе тяжко всё это, и если шеф недоволен, я могу сейчас Наську тут оставить на полчаса и тебя отвезу в город, — предлагаю то, чего делать совсем не хочется. И когда вижу испуг, мелькнувший на лице Персидской, чувствую уродливое, но всё же облегчение.

— Нет! — Она не говорит это слово, скорее выкрикивает его. И быстро, будто я её вот-вот остановлю, добавляет: — Он просто настроение мне испортил своим приездом, но я сейчас себя в руки возьму и всё хорошо будет. Окей?

Б*я… я же совсем не это имел ввиду, но пояснить не успеваю. Из ворот выглядывает Самойлова, которая расплывается в широкой улыбке, следом — просыпается Настя с вопросом:

— Приехали?

И я киваю, берясь за ручку дверцы. Но прежде, чем выйти, говорю Кате:

— Позже договорим.

И она кивает в ответ.

— Внучка у них пропала. Я вроде как её ищу, — вполголоса рассказываю Персидской, когда мы отходим в сторонку.

Я — перекурить, Катя — потому что ей хочется расспросить меня о том, куда я её привёз. Тревожности в её глазах всё меньше, а извечного бабского любопытства — хоть отбавляй. И второе мне нравится не в пример больше первого.

— Вроде как?

— Ага. Вряд ли найдётся.

— Почему?

— Потому что. — Понимаю, что выходит чуть резче, чем того требует ситуация, и прибавляю: — Таких в полиции называют «без вести пропавшими».

— Понятно. А Насте Самойловы нравятся.

Насте они действительно нравятся. И она им — тоже. Даже молчаливый обычно Пётр Андреевич суетливо расставляет на столе тарелки, смеётся над тем, о чём ему рассказывает умудряющаяся не попасть никому под ноги мелкая.

— Наверное, глупо это, — наконец произношу, докуривая сигарету почти до фильтра.

— Что — глупо?

— К ним приехать. Я их третий раз в жизни вижу.

— Не глупо. Если ты это сделал, значит, тебе этого хотелось. А им радость какая, ты же видишь.

Она отходит к остальным, и я чувствую странную потребность вернуть Катю обратно. Просто стоять вот так с ней рядом и разговаривать обо всякой ерунде. Засада, млин. Совсем не этого я хотел, и уж точно совсем не это себе обещал.

— Илья Владимирович, выпьете со мной сегодня? — предлагает Самойлов, когда я подхожу к столу, за которым уже рассаживаются остальные.

Мне даже становится неудобно, когда вижу, сколько всего наготовлено — от тарелок с разными салатами и закусками начинает рябить в глазах.

— Да я вроде за рулём.

— А вы с ночевой оставайтесь. Лида вам постелит в гостиной. У нас комнат много.

Самойлов улыбается с такой надеждой, что окончательно становится неловко. Смотрю на Катю, и та кивает, молча отвечая на мой не заданный вслух вопрос.

— Наливайте. Только немного.

— А много и не выпьете. Моя настоечка, сам делал. Крепкая.

Он наполняет две небольших рюмки, пока Катя накладывает мне на тарелку салата. Настя расставляет на свободных местах куклу и поросёнка, чтобы угощать и их тоже. Прекрасный вечер под открытым небом в приятной компании. И абсолютно счастливая Настёна.

Значит, остаёмся.

Всё происходящее пьянит, а настойка только дополняет это ощущение кайфа, которое пью жадными глотками. Мы часто встречаемся взглядом с Персидской, и она уже не отводит глаза, а в них столько всего… настоящая адская пляска, которая поджигает мою кровь.

Поздний вечер уже загнал нас домой, где мы устроились на закрытой веранде. Настя — на руках у «бабушки Лиды», готовая вот-вот провалиться в сон, но всё ещё пытающаяся с ним бороться. Я — напротив Петра Андреевича, который вполголоса рассказывает о службе, а Катя — рядом со мной. Она пьёт вино и постоянно улыбается, такая уютная. Близкая.

— На Карельском перешейке кстати, мы с прелюбопытной штуковиной знакомство свели. Хрономираж. Слышали?

Пётр Андреевич делает паузу, которой бы позавидовали даже самые заправские актёры, и когда мы с Катей синхронно отрицательно качаем головами, продолжает:

— Солдатика встретили. Думали реконструкция какая-то, что ли. Одет по форме сороковых, с автоматом мимо прошёл, на нас и не глянул.

— Призрак, что ли? — удивлённо уточняет Катя.

Ещё не хватало нам на ночь глядя историй всяких про хрень, которой в реальности быть не может. Кошусь на малую, но она уже спит, так и оставаясь на руках Самойловой.

— Ну, призрак-не призрак, а явление из прошлого, — изрекает Пётр Андреевич, и только я собираюсь сказать всё, что думаю по этому поводу, как наверху, где-то на чердаке, раздаётся грохот.

— А у нас вот давно призрак живёт, — шепчет Лидия Иннокентьевна. — Но добрый, нас не трогает.

— Глупости, — усмехаюсь. — Не существует их. Так — страшилки для детей.

— Вот крест вам. Призрак как есть.

— А подняться на чердак можно?

— Можно, конечно, если не страшно.

Улыбаюсь шире. Напугали ежа голой попой. Уже собираюсь выйти с веранды и отправиться наверх, когда Персидская поднимается с кресла следом за мной.

— Я тоже хочу на чердак.