Триггер

Меня придирчиво осматривает врач. Берут какие-то бесконечные анализы, от которых уже хочется взвыть и умолять, чтобы от меня отстали. Но я покорно делаю всё, что говорят. А когда врач всё же уходит, сообщив, что зайдёт ко мне утром, ложусь на узкую кровать, поворачиваюсь набок и обхватываю колени руками. Хочется спать. Усталость накатывает отовсюду так внезапно, что через мгновение просто отключаюсь, будто кто-то просто взял и стёр весь внешний мир со всеми его красками, звуками и запахами.

Мне снится что-то неразборчивое. То ли из прошлой жизни, в которой ещё был Вадим, и где я могла называться его женой. То ли из настоящего. Мужчина рядом, и я совсем не могу понять, Илья это или Персидский. Он зовёт меня по имени. Тихо, будто разбудить боится.

— Ка-ать…

Осторожно прикасается к плечу, и я распахиваю глаза, натыкаясь взглядом на выкрашенную в серый цвет больничную стену.

— Кать…

— Илья!

Вот теперь точно просыпаюсь, резко вскакиваю на постели и оказываюсь в объятиях Ильи. Он смеётся нервно, словно с рыданием, рвущимся изнутри.

— Чш-ш. Не скачи так, ты же только…

— Да.

— А я не удержался. Сначала будить не хотел, а потом вдруг понял, что не смогу уехать, пока ты мне хоть пару слов не скажешь.

— И правильно сделал.

Я вцепляюсь в его одежду с такой силой, что болят руки, и надышаться не могу этим запахом родным.

— Я так пересрался, Кать…

Смеюсь, уже не сдерживаясь. В этом ведь весь Илья. И от слов его сразу ощущение возвращается, что я жива. Вот только теперь окончательно.

— Ты такой романтичный.

Он меня руками отстраняет и в лицо смотрит. Не знаю, что прочесть по нему хочет, но видимо, мой молчаливый ответ его полностью удовлетворяет.

— Ты завтра мне всё расскажешь, окей? Я врачу обещал, что тебя тревожить не буду. И так меня еле пропустили. Угрожать пришлось, что в окно залезу.

— Окей. Я надеюсь завтра уже дома быть. Как там малышка?

— Соврать ей пришлось, что у тебя дела срочные.

— Не поверила ведь.

— Неа. Не поверила. Но сказала, что если ты завтра не вернёшься, пойдёт тебя искать со своим свином.

— Хорошая моя. Я ей позвоню сейчас.

— Давай.

Он отступает на шаг, смотрит на меня, и вдруг зовёт тихо, словно я сейчас мыслями не с Ильёй, а где-то далеко:

— Кать…

— М?

— Я тебя люблю.

И у меня всё внутри переворачивается, когда он произносит эти три слова. Наверное, стоило пережить всё, что случилось сегодня, чтобы их услышать.

***

Меня не покидает странное ощущение, сродни предчувствию. Когда отпускают из-под наблюдения врачей, когда еду домой, когда вроде бы оказываюсь в привычной обстановке. Даже не могу понять, что именно чувствую. Будто произошло что-то, а я этого и не заметила.

Перед тем, как выписаться, получаю наставления врача — пожилой женщины, которая снова тщательно и с деловым видом меня осматривает с ног до головы. Они заключаются в рекомендациях беречь себя, и я машинально киваю.

— И обследуйся хорошенько, — добродушно-ворчливо переходит она на фамильярности, которые в любой другой момент показались бы мне возмутительными. Но сейчас мне просто хочется уже уехать из этих серых казённых стен в надежде, что я сюда больше никогда не вернусь.

— Хорошо, — киваю скорее машинально, чем действительно принимая её слова всерьёз.

— Обследуйся, — припечатывает врач, и через десять минут я уже вдыхаю влажный и тёплый летний воздух, какой бывает только в Питере, когда солнечный день в мгновение ока сменяется дождливым.

— Настька от меня не отстала, пока ей не пообещал с собой взять, — рассказывает мне по дороге до машины Илья, взгляд которого так и чувствую постоянно. — Так что пришлось ехать с ней.

— Она что — одна осталась в машине?

— Нет… Марья Дмитриевна с нами приехала.

Это, неожиданно даже для меня, начинает злить. Кажется, я готова взорваться на ровном месте, и мне это категорически не нравится. Наверняка виною всему стресс, который пережила.

А ещё я ничего не знаю о том, что стало с Персидским, а спрашивать у Ильи опасаюсь по вполне объяснимым причинам. Надеюсь только, что он не стал бы молчать, если бы последствия нашей поездки оказались для Вадима фатальными.

— Ладно, — передёргиваю плечами, когда добираемся до машины.

— Всё окей? — вполголоса спрашивает Илья, но не успеваю ответить, как дверца распахивается и в мои ноги буквально вцепляется Настя.

— Окей, — шепчу одними губами и крепко прижимаю к себе дочку.

Раздражение исчезает, замещающееся острой потребностью просто вдохнуть аромат, присущий только Насте и замереть в спокойствии хоть на несколько секунд. И когда делаю это, ощущаю, как все тревоги уходят.

Утром следующего дня меня тошнит. Пока Илья и малышка спят, добегаю до ванной, стараясь двигаться бесшумно, чтобы никого не разбудить, и мне становится легче только минут через десять, когда выполаскивает напрочь. Так не хочется снова возвращаться в больницу, где мне наверняка поставят какое-нибудь сотрясение мозга, потому сажусь на бортик ванны и начинаю рыться в интернете, чтобы понять, чем мне грозит игнорирование имеющихся симптомов. И чем больше погружаюсь в чтение, тем больше меня мутит снова.