Тригон. Изгнанная (СИ)

— Значит вот ты какая! — холодный голос незнакомки под стать её выражению лица. — Уже который день вокруг тебя все носятся, вот я и думаю… Дай-ка зайду, гляну на ту, которой удалось выбраться из Ямы.

— Так это не Яма? — хрипло спрашивает Тилия, наконец понимая, что за место окружает её.

— Ты серьёзно? — приподняв свои рыжие брови, усмехается гоминидка, а судя по говору, это она и есть. — Видать, тебя каратели хорошо по башке приложили, раз ты ничего не соображаешь. Совсем с катушек слетела!

Но тут внимание Тилии переключается на маленькую, сгорбленную старуху, что, шаркая ногами, неожиданно появляется в дверях. В её смуглых, морщинистых руках — наполненная до краёв металлическая кружка и стопка чистой одежды. Некстати вспоминается рассказ Руки о ржавой воде, которую облучённым доставляют по трубам. Но она отгоняет от себя все сомнения, и жадно осушает тару, после чего, выбившись из сил, возвращает тяжёлую голову на подушку.

— Попридержи язык, Мора! Или тебе заняться нечем? — скрипучим голосом осаждает рыжеволосую старуха, недобро сверкнув на молодую гоминидку чёрными глазами. — Ты должна спасибо сказать, что она сделала для твоего Кира. А ведь и не скажешь, что в такой хрупкой малышке скрыта такая сила!

— Да уж, кожа, да кости, — фыркает та, скрещивая руки на груди и вытягивая длинные ноги. Уходить она явно не собиралась. — Смотреть-то не на что!

— Значит я и правда в Гнезде? — смотрит на старую женщину Тилия, игнорируя открытую враждебность той самой Моры. Рыжеволосая перестаёт ей нравиться, как только она понимает, что ту что-то связывает с изгнанником. Вот почему он так хотел попасть наверх! Спешил к этой самой Море.

— А где ж тебе быть! — старуха растягивает свои пухлые губы в беззубой улыбке. — Уже пять дней и пять ночей, как вас подобрали и принесли ко мне.

— Почему к вам? — хмуриться Тилия и только приглядевшись, замечает отдалённое сходство с той, что не раз помогала самой Тилии: мягкая улыбка, тёплый взгляд, даже седые волосы старой женщины заплетены в знакомую косу. — Вы целительница! Бабушка Галии!

— Можешь звать меня Амораи, — с тёплой улыбкой на морщинистом лице, отзывается та, вновь ненадолго исчезая за перегородкой. Стоит ей появляется снова, в её слегка трясущихся руках — дымящаяся тарелка с едой и сильный аромат тушёных овощей тут же наполняет маленькую комнатку. — Тебе нужно поесть. А мои целебные травы помогут тебе быстро восстановить силы.

Но Тилия её почти не слышит, шокированная своим открытием: «А чего ты ждала? Что тебя крысами начнут кормить?»

— Откуда в Гнезде всё это? Овощи, травы? — немного придя в себя, спрашивает она и, морщась от боли в потревоженной руке, с благодарностью забирает тарелку из рук целительницы. — Здесь ведь кроме песка ничего нет. И эти бинты… они ведь из Башни?

— В этом городе происходит много того, что не видно обычному глазу, — туманно произносит старая Амораи, чуть отступая назад.

— Вы ведь знаете, где сейчас ваша внучка? — наконец расправившись с едой, спрашивает Тилия, не сводя глаз с морщинистого лица старой женщины. Враждебный взгляд молодой гоминидки она намеренно игнорирует.

— А как же! Я научила её всему, что знаю сама. А в Яме многим нужна помощь, ведь, если бы моей Галии не оказалось рядом, ты была бы уже мертва, — хитро смотрит на неё целительница. — Всё в наших жизнях уже предопределено Хранителями, мы лишь можем следовать их воле. У каждого свой путь и у тебя он тоже есть: долгий, тернистый, наполненный смертями врагов и потерями близких. Но верой в себя ты всё преодолеешь.

Тилии припоминает почти такой же разговор, произошедший между ней и Стариком, когда он предупреждал, что из Клоаки выберется только одна из них. Он оказался прав, хотя это не его дар предвидения помог ему. Это она понимает только теперь, когда на мгновенье перед глазами снова появляются те шрамы, что колдун скрывал под своей тёмной, с проседью бородой. Точно такие же отметины были на тех стенах у самого выхода из Клоаки. Старик не предугадывал будущее, он смотрел в прошлое.

— Я лишь хочу вернуться домой, — признаётся Тилия, с благодарностью возвращая целительнице опустевшую тарелку. Она настолько проголодалась, что уже открывает рот, чтобы попросить добавки, но вспомнив где она, лишь снова откидывается на подушку, аккуратно пристраивая рядом перебинтованную руку.

— Ты дома. Но дом бывает разный. Это четыре стены или близкие, воспоминания о которых ты хранишь здесь, — отвечает Амораи, прикладывая свою морщинистую руку к груди. — Скоро ты получишь, что хочешь, а теперь отдыхай.

Стоит только старой гоминидке произнести последние слова, как Тилия чувствует, как её веки тяжелеют, а мысли начинают путаться. С опозданием она понимает: старуха её чем-то опоила.