Тригон. Изгнанная (СИ)

Чтобы хоть как-то отвлечься от терзаемого чувства голода, она переключает своё внимание на облучённых, которые громко переговариваясь, группами рассаживаются на свободные места. Каждая деталь в их внешности, каждый изъян врезается глубоко в её сознание, оставляя там свой неизгладимый след. Ей жаль всех этих несчастных, они не должны нести ответственность за ошибки своих предков, но и она не виновата в том, что в отличие от них, не имея видимых глазу патологий, угодила в один с ними адский котёл. Но ради выживания, она готова смириться с тем, что какое-то время ей придётся видеть облучённых и их затронутые болезнью тела. О том, что она застряла в Долине на всю оставшуюся жизнь, даже думать не хочется.

Спустя какое-то время начинает казаться, что вся Долина стеклась сюда, предвкушая пир. Гоминиды смеются, галдят, подшучивают друг над другом и выглядят вполне довольными жизнью. В общей столовой её уровня такое вряд ли увидишь. Там в огромном стерильном помещении, заставленном всегда отталкивающе-холодными на ощупь металлическими столами и такими же скамейками, всегда тихо. Даже малый ребёнок знает, что негласные правила Башни требуют беспрекословного соблюдения порядка: никаких разговоров во время еды, никаких посторонних звуков, кроме монотонного дребезжания ложек о жестяную посуду.

Она никогда не любила то место: с постоянными очередями, затёртыми до блеска подносами и засаленными карточками, без которых в Башне было не обойтись. Иногда, когда родители давали ей такие, она долго и с интересом разглядывала маленькие бумажные прямоугольники, пытаясь угадать, в чьих руках они побывали раньше. Некоторые были с отметинами: мелкими надписями от руки, колонками цифр… где-то даже не хватало уголка. Всё это, словно в память о себе, оставили прежние владельцы.

Но ещё больше её раздражали молчаливые тройки милитарийцев, спина к спине, следившие за порядком в столовой и людская толпа, сновавшая мимо с наполненными лишь на половину подносами, словно вода, обтекающая застывшие фигуры в чёрном: боясь приблизиться, не смея посмотреть, а тем более заговорить. От одного только воспоминания о карателях, место укола на внутренней стороне предплечья тут же начинает зудеть.

Когда все в сборе, тощая гоминидка первой зачерпывает в кружки воду и набирает в две деревянные миски еду со стола. Большая часть гоминидов не двигается, выжидая пока нагруженная снедью Вара снова не занимает своё место на бревне и Тилия вдруг по-новому смотрит на ту, что совсем недавно спасла ей жизнь. Неужели так выглядят лидеры? Но сколько ни старается, разглядеть в этой помеченной радиацией гоминидке то, что могло бы указывать на безграничную власть, не может.

В этом тоже было отличие в их укладах жизни. Тех, кто стоял у руля власти Нового Вавилона, можно было заметить издали: пурпурные одеяния — отличительный знак Совета, белоснежные — кураторов, тёмные, как ночь — карателей. Но ничего этого у тощей облучённой, расслабленно сидящей бок о бок с Тилией, не было, и, тем не менее, для тех, кто её окружал, она определённо являлась лидером.

— Что никогда не ела мяса? — видя её замешательство, тихо смеётся Вара, от чего и без того узкие глаза превращаются в щели.

Когда гоминидка небрежно стаскивает с черноволосой головы тёмную, лёгкую ткань и, как и остальные, руками принимается за еду, Тилия поспешно отводит глаза. К такому ей, наверное, никогда не привыкнуть.

— Ешь, Тилия, у нас праздник, в ловчую яму попалась хорошая добыча. Мы редко так наедаемся… У нас правило: не брать больше, чем сможем съесть за пару дней, мясо лучше приготовить сразу… слишком быстро протухает.

Чтобы не обидеть свою собеседницу, она всё же решается и отправляет в рот самый маленький кусочек. Для неё такая еда в новинку. Дома они получают, присылаемое из Белатерии мясо лишь раз в неделю и то в виде консервов, нашпигованных солью. И сейчас стоит только Тилии начать жевать, жёсткие волокна тут же застревают в зубах, а желудок, непривычный к такой еде, начинает бунтовать. Но Тилия не подаёт вида. Если она хочет выжить, придётся: есть их пищу, чем бы она ни была раньше, спать в одном с ними лагере, работать бок о бок, чего бы это ни стоило.

«И попытаться не стать такими, как они», — напоминает она себе, отправляя в рот следующий кусок и уговаривая себя, что это огромный, пусть даже мутировавший, кролик. Слабое утешение, ведь всем известно, что практически все животные, размером больше крысы, рогатого молоха или безногой ящерицы вымерли: либо погибли во время бомбёжек, либо были съедены в первые, самые голодные годы после окончания войны.