Не в первый раз Джейсон слушал разглагольствования Макса насчет обитателей задней половины Баньян-Корта, но обыкновенно у него была возможность сначала хотя бы сварить себе кофе. Интересно, что толкнуло его приятеля сейчас. У Макса имелось свое мнение относительно практически всех, кто не платил ему деньги, причем особый гнев у него вызывали «хиппи, левые, шовинисты, бомжи, извращенцы, нытики и долбаные профсоюзы», причем обо всех них он мог распространяться часами, размахивая своей дубинкой, словно дирижерской палочкой. Джейсон поддакивал и кивал, мысленно гадая, почему Макс, гордо называющий себя «рабочим классом», ставил себя неизмеримо выше тех, кого без устали ругал.
Но на самом деле Джейсон не имел ничего против этих гневных тирад. Разумеется, в глубине души он с ними не соглашался, но Макс был старше него по меньшей мере на пару десятков лет и временами напоминал ему его деда, старика с красным лицом, критикующего всё и вся, в последние годы перед смертью. К тому же Джейсон помимо воли находил некоторое удовлетворение в том, что человек, ненавидящий всех, выбрал его в качестве друга.
– Что-то назревает, – нахмурившись, в третий раз повторил Макс и отвернулся. – Я это чувствую. Как и они, но только они слишком глупы и не обращают на это внимания.
Он сидел, уставившись на мерцающие экраны, на которые попеременно выводились коридоры здания. В тесной каморке от присутствия двух человек стало неуютно и влажно, воздух наполнился запахами, которые в сознании Джейсона ассоциировались с Максом: машинного масла и обувной кожи. Ему нужно было выйти на свежий воздух.
– Как скажешь, дружище, – сказал Джейсон. – Мне пора на метро.
Вообще-то, добраться от Уайтчепела до Дебдена было не так уж и сложно, однако в зависимости от того, как стыковались между собой в каждый конкретный день различные транспортные системы, дорога могла занять и полтора часа.
Но Джейсона выматывало не время. Было в долгой поездке в громыхающем поезде через пригороды и окраины что-то угнетающее. Одни и те же ориентиры, день за днем проплывающие за окном, снова и снова, отмечающие промежуток времени между работой, не доставляющей никакого удовлетворения, и домом, где он уже до тошноты надоел своим родителям. Гигантский маятник, туда и обратно, отсчитывающий недели и месяцы бесцельно прожитой жизни, которые больше никогда не вернутся.
Разумеется, свой вклад вносила и жара. Джейсон где-то читал, что перевозить летом по Центральной линии скот запретил бы закон, поскольку существуют нормативы того, какая максимальная температура может быть в вагоне для перевозки коров. А вот для перевозки людей таких нормативов нет. Джейсон рассудил, это потому, что люди могут позволить себе не садиться в вагон, в котором, по их мнению, слишком жарко; но почувствовав, как капельки пота пропитывают насквозь его форменную рубашку, он понял, что особого выбора у него нет.
Затуманенным взором Джейсон следил за проплывающим за окном псевдосельским пейзажем лондонских пригородов. Со стороны они, залитые светом нарождающегося дня, выглядели привлекательно, но Джейсон знал, что ни о каком бодрящем, освежающем ветерке здесь не приходится и мечтать, и душная влажная жара все так же наполнена автомобильными выхлопами.
Маленький домик его родителей представлял собой как раз то, что нужно удалившейся на покой супружеской паре, и именно с таким намерением они продали дом в Мьюзуэлл-Хилл, где родились и выросли Джейсон и его братья, и перебрались сюда. Отперев боковую дверь, Джейсон неслышно проскользнул в дом. Он неизменно испытывал чувство стыда, когда, доставая ключ, видел надпись «ЗАПАСНОЙ», выполненную тонкими черными буквами, несмотря на то что ключ висел на связке уже почти полгода. Еще одна жизненная неудача.
Родители еще не встали, и можно было обойтись без пустого обсуждения того, как у него прошел день. Джейсон бесшумно поднялся по застеленной ковровой дорожкой лестнице, избегая скрипящие ступени, и прошел в комнату, которую отец по-прежнему упрямо называл «свободной». Эту дверь открыть без шума он не смог, учитывая то, сколько за ней громоздилось коробок, но, похоже, при этом он никого не разбудил. Пробравшись через лабиринт бурого картона, до сих пор содержащего бо́льшую часть того, что он нажил в своей жизни, Джейсон вытянулся на заправленной кровати.