Тринадцать осколков

Да, она, конечно, боялась все время, что кто-нибудь докопается, в конце концов выявит, чья она дочь. Жила как-то крадучись — и там, в школе, старалась, из кожи лезла, чтобы ни малейшим образом не оступиться, чтобы быть всегда отличницей и этим избежать всяких подозрений, и на курсах в ополченской дивизии рвалась изо всех сил, лишь бы не навлечь на себя худого, и в первых боях вела себя не хуже любого мужчины… И хотя ее никто не спрашивал об отце, она все боялась — вот-вот прогремят страшные слова: «Оказывается, твой отец…» Потом ополченскую дивизию расформировали, ей дали направление в Крым, в документе указывалось, что целесообразно по боевому опыту зачислить ее в войсковую разведку…

Где-то неподалеку началась бомбежка, раскатисто загремели зенитки. Она вскочила на ноги, увидела на небе серые кляксы, и тотчас же забылись кадры прошлой жизни. Она с нетерпением вбежала на крыльцо, постучала в дверь…

Подполковник прошелся по гнущемуся полу крыльца, остановился подле деревянного столбика, в нескольких местах изрезанного осколками, для чего-то сосчитал рваные отметины, сказал:

— Видите, снаряд разорвался рядом, — показал он на воронку, — стодвадцатимиллиметровый… Ну что ж, придется вас откомандировать в штаб корпуса, нет у меня должностей.

— Я из полка не уйду, товарищ подполковник.

В дверях показался Бугров.

— Ну как, дозвонился генералу Кашеварову? — спросил Кравцов у начальника штаба.

— Разрешили временно допустить, потом сказал — сами посмотрите…

— Сами… — Кравцов закурил. — Да, сами… Вот что, лейтенант Сукуренко, к разведчикам поступает пополнение. Я думаю, что вы поможете нам сколотить взвод. Согласны?

— Это приказ? — спросила Сукуренко.

— Да!

— Разрешите выполнять?

— Выполняйте, лейтенант.

Она сбежала с крыльца. У ворот у нее соскочил сапог. Не останавливаясь, она подхватила его и скрылась за оградой.

Кравцов улыбнулся:

— Птичка-невеличка, а коготок-то у нее остер, Александр Федорович…

3

Андрей Кравцов начал войну лейтенантом, командиром дивизионной роты разведки. Он полюбил эту опасную и романтическую профессию. Но сложилось так, что через год, там, на берегах Волги, назначили командиром стрелкового батальона. Потом госпиталь, Керчь. Принял полк. Может, поэтому полковой взвод разведки был для Кравцова особым предметом заботы и привязанности. Даже в самые жаркие дни боев он находил время и место встретиться с разведчиками, поговорить, подсказать, что надо сделать, чтобы ловчее брать «языка», прощупывать передний край противника. Иногда он думал, что слишком много требует от разведчиков, заставляя каждую свободную минуту от боя проводить в тренировках, повышать мастерство.

Кравцову казалось, что Сукуренко еще подросток и надо как-то оберегать ее от лишней опасности, от ненужного риска. Думал так и в душе одергивал себя: «Не имеешь права, она такой, как и все, боец, офицер, бой есть бой, бой для всех равный, коль ты взял в руки оружие». И посылал ее часто в самые рискованные и трудные поиски, ибо разведка — это глаза и уши полка, а пославши, не давал покоя Бугрову. «Ну что, как она там, не вернулась? — ежеминутно спрашивал и просиживал на наблюдательном пункте, неотрывно глядя в бинокль и прижимая к уху телефонную трубку. — Вернется — сию минуту ко мне…»

Однажды, недели через три после того, как Сукуренко была назначена командиром взвода, полк вновь был выведен во второй эшелон. К Кравцову на командный пункт заглянул генерал Петр Кузьмич Кашеваров, хорошо знавший Кравцова еще по битве на берегах Волги. Когда они остались в землянке вдвоем, Кашеваров достал из полевой сумки наградной лист на лейтенанта Сукуренко, подписанный Кравцовым, сказал:

— Ты хорошо знаешь лейтенанта Сукуренко?

Кравцов ответил:

— Петр Кузьмич, а что ее знать? Прибыла недавно, не успел еще как следует рассмотреть. Но воюет зло, двух «языков» со своими ребятами добыла. Вполне достойна правительственной награды.

Генерал промолвил:

— Достойна, это верно… Может быть, ты помнишь, был до войны комкор пограничных войск Сукуренко. Он в гражданскую войну вместе с товарищем Акимовым под Царицыном беляков рубал. Я-то знаю. Комкор Сукуренко в тридцать седьмом году был репрессирован как враг народа. Марина Сукуренко — его дочь. Смершевцы установили.

Кравцов не знал, что сказать Кашеварову, и возразить он не мог, не мог потому, что это говорил генерал Кашеваров, которого он уважал и ценил за мужество, а только спросил:

— Что ж мне теперь делать с лейтенантом Сукуренко?

— А ничего, — ответил комдив, — пусть командует взводом, и не трогайте ее тайны. Может быть, она в этой тайне человеком себя чувствует, черпает силы и мужество. Подождем, пока сама не откроется. Между прочим, Акимов сейчас здесь, в Крыму, представительствует от Ставки, авось и встретится с дочерью своего бывшего друга. Подождем, пусть командует взводом. Мало ли чего отцы ни делают, при чем тут дети?..

Кашеваров уехал. Кравцов направился к разведчикам, разместившимся в лощине, в полусгоревшей кошаре. Он отыскал Дробязко, возившегося у штабной кухни. Ординарец получал обед. Он не стал его беспокоить, лишь сказал: