Тринадцать осколков

Полковнику фон Штейцу порою не верилось, что огонь ведут люди, стоящие у орудий, минометов и ракетных установок, что люди сбрасывают бомбы с самолетов. Нет, нет, люди могут уставать, в конце концов человеку требуется сон. А тут — сыплет и сыплет… огромными пригоршнями… Конечно же, это машина, многорукая и беспощадная. Фон Штейц не верил ни в черта ни в бога, но он молился в душе, чтобы сломался хотя бы какой-либо болтик в этой машине, чтобы в Москве разразилось землетрясение, чтоб…

А войска гибли, мерзли, дичали… чтоб… чтоб… Глупость! Наивность! Машина сработана очень прочно. В Москве не произойдет землетрясения, и даже ни один из русских командующих войсками ни на минуту не покинет наблюдательный пункт…

Фон Штейц открыл термос: в нем было несколько глотков спирту. Выпил и швырнул посудину под ноги генералу Радеску. Тот скривил рот: на посиневшем, с мясистым носом лице заходили желваки. «Ну и что?» — хотелось крикнуть фон Штейцу. Но он лишь дернул плечами и закрыл глаза. Кольцо русских, охватившее армию Паулюса, он вообразил быстро и точно, так точно и живо, что на миг показалось, будто кто-то душит его. Он расстегнул ворот мундира.

Радеску опять скривил рот, на этот раз даже что-то сказал. Фон Штейц успел лишь расслышать: «У-у-у…»

Радеску поднял термос, поставил его на стол, затем, глядя в амбразуру, сказал, что кольцо русских очень прочно, что танки генерала Гота, посланные деблокировать шестую армию, будут сняты и отброшены к Ростову и что он, фон Штейц, едва ли сможет выбраться из этого блиндажа. Еще один день — и аэродром будет занят советскими войсками, и он, Радеску, пустит себе пулю в лоб, ибо его как коменданта аэродрома все равно расстреляют потом.

— Кто… расстреляет?

— Вы, фон Штейц, — сказал Радеску, отстегивая от поясного ремня флягу. — Пейте, это последнее.

— Хлеб есть?

— Нет.

— А что есть?

— Ничего. В Берлине закусите, если улетите сегодня вечером.

— Мне нужна машина… До посадочной площадки сколько километров?

— Машины нет, идите пешком, тут рядом.

— А вы, господин генерал?

— Я? Куда? Зачем?

— Вы будете стреляться? — спросил фон Штейц и быстро опрокинул флягу в рот. — Не советую! — крикнул он. — Фюрер создаст по всей России такие крепости, что русские не сдвинут нас с места. Крепостная оборона! Вот что теперь нам требуется… Выпейте немного.

Радеску налил в колпачок. Спирт обжег горло, и генерал закашлялся. Успокоившись, он покачал головой:

— Крепости… Когда-то я слушал лекции генерала Енеке, бога фортификации. Кажется, тогда Енеке возглавлял у вас штаб крепостного строительства?

— Возглавлял, — подтвердил фон Штейц. — Генерал Енеке еще скажет свое слово. Фюрер высоко ценит талант Енеке. Так что стреляться вам, Радеску, не советую… Вообразите! — воскликнул фон Штейц. — Наши войска удерживают всю Европейскую часть России, они — во Франции, они — в Италии, в Норвегии, Финляндии, в Африке, на Балканах! Черт возьми, мы будем и в Англии, и в Америке…

Да, генерал Радеску понимал, что огромная часть мира, в том числе его родина, Румыния, бьется в конвульсиях под тяжестью свастики и едва ли найдется та сила, которая сможет сбросить с окровавленных плеч Европы войска Гитлера. Да, да… Миллионы квадратных километров земли — тысячи городов, бесчисленное количество деревень и поселков — в руках тех, кому он служит и кому еще верит. А кто точно скажет, что происходит здесь, на прибрежных равнинах Волги и Дона? Кто ответит на вопрос: гибель армии Паулюса не есть ли удар по ногам, на которых стоит Германия? Удар по коленям… Это самое болезненное место. Если так, тогда на что мы будем способны? Ползти, опираясь руками о землю?.. Долго ли можно волочить раздробленные ноги? Радеску вспомнил, как однажды маршал Антонеску воскликнул, подбодряя своих генералов: «Отборная армия генерал-полковника Паулюса — это те самые ноги, на которых фюрер перешагнет Волгу!..» Не перешагнул…

— Нам нужна передышка, — сказал фон Штейц, — маленькая передышка, и тогда… — Он не договорил, что произойдет тогда: в блиндаж втиснулся адъютант генерала Радеску, закутанный в какое-то запорошенное снегом тряпье, с огромными валенками на ногах. Офицер сиплым голосом прохрипел:

— Господин генерал! Русские прорвали оборону, они продвигаются к посадочной площадке!

Радеску взглянул на фон Штейца, потом на колени адъютанта. Ему показалось, что они дрожат, что вот-вот ноги офицера подломятся и он упадет. Радеску нагнулся, ткнул кулаком под правое колено адъютанта, и тот присел от потери равновесия, но тотчас же вскочил. Произнес:

— Спешите, господин генерал…

— Пойдемте, фон Штейц, я вас провожу к самолету. — Радеску толкнул дверь. Холодная и колючая поземка резанула по лицу.