Тринадцать осколков

Они шли лощиной. Их сопровождали восемь автоматчиков, восемь теней, едва передвигавшихся по глубокому снегу. Огни разрывов зловеще освещали степь, уже терявшуюся в вечерних сумерках. Фон Штейц, силясь перекричать разноголосый гул пальбы, что-то говорил Радеску, но генерал не слышал его. Тогда фон Штейц схватил Радеску за руку и показал на холм: там мелькали расплывчатые черные точки. Радеску догадался, что это движется цепь русских и, похоже, противник намеревается отсечь им путь к взлетной площадке. Он подал команду автоматчикам выдвинуться вперед и вступить в бой. Завязалась перестрелка. Фон Штейц, прижимая портфель к груди, бросился бежать. Бежал минут пять. Почувствовав, что он находится в центре клубка, смотанного из огня и людей, упал в рыхлый снег…

Рядом лежал человек, одетый в полушубок. Он догадался, что это русский. Вытащил из кобуры пистолет, но человек не шевелился. «Убит», — решил фон Штейц, потрогал рукой: да, мертв. Полушубок был расстегнут. Фон Штейц еще никогда в открытом бою вот так близко, лицом к лицу, не встречался с русскими…

Фон Штейца вызывали в ставку Гитлера, чтобы он доложил объективную обстановку в районе «кольца», и он подумал о том, что любой документ о русских ему сейчас очень кстати. Полковник, осмелев, включил карманный фонарик, по знакам различия определил: майор Красной Армии, запустил руку в его карман, нащупал документы, сунул их себе за пазуху. В это время бой еще больше ожесточился. Фон Штейц заметил неподалеку генерала Радеску. Тот, грубо ругаясь, звал к себе. Полковник вскочил, намереваясь бежать к самолету, но тут застонал майор, и фон Штейц увидел, как «убитый» поднял голову, а в правой его руке грозно блеснула в отсветах граната. Фон Штейц рванулся к генералу Радеску. Кто-то стеганул его по ляжкам пучком железных прутьев так больно и так нестерпимо, что фон Штейц, пробежав немного, рухнул лицом в сугроб. Вскочил и опять упал… Потом почувствовал, что его волокут по снегу, услышал бас Радеску:

— Идиоты, быстрее в самолет!..

Гул авиационного двигателя пробудил сознание: люди метались вокруг самолета, злобно крича друг на друга и стреляя куда-то из автоматов и пистолетов. Сгорбившись, неподвижно стоял высокий генерал Радеску и держал в руках портфель. Дверца еще была открыта. Фон Штейц крикнул:

— Именем фюрера… мой портфель!

Никто не ответил. Механик убрал стремянку.

— Мой портфель! — заскрежетал зубами Штейц. — Именем фюрера!

Генерал Радеску покачал головой и с ожесточением швырнул портфель в ноги фон Штейца…

2

На второй или третий день после прибытия в имперский госпиталь фон Штейц почувствовал облегчение, позвал хирурга. Пришел лысый кругляш, снял пухлой белой рукой пенсне, спросил вежливо:

— Вам лучше?

— Да. Сколько извлекли осколков?

— Двенадцать…

— Принесите их.

Доктор сел на скамейку, наклонил очень гладкую розовую голову, прошептал:

— Скажите, господин полковник, нашу крепость на Волге русские не возьмут? Мы молимся все, чтобы именно так произошло.

— Принесите осколки, — повторил фон Штейц.

Кругляш пожал плечами, поднялся. У него был усталый вид, чуть подергивалась левая щека.

— Хайль Гитлер! — сказал доктор и вышел из палаты.

«Крепость, — подумал фон Штейц, — степи, степи». Он закрыл глаза, вообразил район окружения, снега́, трупы замерзших солдат, неумолчный гул адской машины, и ему стало не по себе, даже озноб прокатился по всему телу.

Открылась дверь, вошел хирург, держа в руках металлическую коробочку.

— Вот они, — сказал кругляш и начал считать синеватые ребристые осколки. — Ровно двенадцать.

— Так… Оставьте их мне, будет тринадцать. — Полковник отвернул подушку, достал кожаный футлярчик и извлек из него крупный, с голубиное яйцо, осколок. — Отцовское завещание, двадцать лет храню.

Доктор передал фон Штейцу коробочку, скрестил на груди руки.

— Когда я оперировал вас, вы звали какую-то Марту, кто она?

— Жена.

— Я так и подумал. У нас в госпитале тоже есть Марта, хирургическая сестра. Хорошая девушка, смелая.

— Марта?

— Да, Марта.

— Позовите.