Тринадцать осколков

— Сначала к моим родителям, потом на Гейнештрассе, три…

…Не было ни ворот, ни двора, ни дома. Была груда камней, еще горящих и дымящихся. Она начала разгребать пепелище. Под руки попалась трость отца, затем увидела исковерканный труп старого Зибеля… потом что-то похожее на мать. У Ганса не было головы, она опознала брата по кованым солдатским сапогам — он любил щеголять в сапогах Пауля.

Подошли какие-то люди. По их разговору Марта поняла, что это команда по расчистке развалин. Однорукий майор с Железным крестом на груди спросил ее:

— Ты кто будешь?

— Порученец полковника фон Штейца! — крикнула Марта.

Майор посмотрел на водителя. Парень в подтверждение кивнул головой. Однорукий лихо ответил:

— Хайль!

Марта, бросив трость на груду обуглившихся камней, направилась к лимузину. Лицо у нее было серое, а глаза сухие.

— Гейнештрассе, — сказала она водителю.

Дом фон Штейцев был оцеплен нарядом солдат войск СС. У ворот стояла карета «скорой помощи». Марту не пустили во двор. Она начала кричать, но один дюжий эсэсовец толкнул ее в грудь. Марта упала на спину и начала биться в истерике, теряя сознание…

Она пришла в себя в машине. Водитель остановил лимузин, повернулся к ней:

— Выпей коньяку. Помогает. — Он откуда-то достал бутылку, налил в эбонитовый стаканчик. Ей стало легче, и она спросила:

— Что же я скажу полковнику?

— Жена погибла, старый генерал покалечен, едва ли выживет, — вздохнул шофер.

Марта села рядом с водителем. Они ехали молча. Потом парень сказал:

— Это была вторая бомбежка. При первой погиб мой отец…

Марта вскрикнула:

— И ты так спокойно говоришь! Всех надо уничтожить, всех, всех, всех — и русских, и американцев, и англичан! Фюрер так и сделает!

Вдоль дороги тянулся лес, хвойный, живой лес, посеребренный слабым снегом. Выпал он три дня назад, а завтра, наверное, растает, и даже и следа от него не останется. Марта любила снег, и ей вдруг стало жалко, что завтра не будет вот этих белых пушинок, нежных и приятных. Она открыла окно и начала вдыхать свежий, сыроватый воздух. Вдыхала до тех пор, пока не уснула. Голова ее покачнулась, сползла на плечо водителю. Парень вздохнул, окидывая взглядом нежное девичье лицо.

Марта спала крепким сном. Ей снилась зима, брат Пауль со снежками в руках и отец, пришедший с работы. От отца пахло заводским духом — не то маслом, не то металлической стружкой. Потом Пауль запустил в нее снежок. Он разбил окно. Гансик крикнул: «Вот это выстрел!»

Она проснулась и сразу увидела ворота госпиталя.

3

Фон Штейц собирался в ставку Гитлера. Он лежал на койке и рисовал в воображении встречу с фюрером… Вот он, фон Штейц, в сопровождении охраны входит в кабинет. Официальные приветствия. Гитлер, высокий, прямой, крепкий, будто созданный из дуба, такой, каким всегда представлял его по частым встречам в имперской академии, жмет ему руку. Фюрер улыбается, поправляя, сползшую на лоб челку, ту самую челку, какую теперь носят многие офицеры, фельдфебели и ефрейторы, подражая вождю нации. Пробовал завести себе такую прическу и он, фон Штейц, но светлые и сухие волосы рассыпались, и, как он ни старался, ничего не получилось, а усики, которые он отпустил, пришлось сбрить — они топорщились рыжей колючей нашлепкой и безобразили лицо…

К отъезду было подготовлено все — и новый мундир, сшитый по срочному заказу, и ордена, начищенные до блеска, и костыли, изготовленные по особому заказу, и сапоги большего размера, чтобы можно было надеть их на еще не зажившие от ран ноги. Сапоги он наденет там, в ставке, перед встречей, и, как бы ни больно ему было, он будет стоять перед фюрером на своих ногах, стоять гордо и прямо. На это у него хватит сил и терпения…

— Хайль Гитлер! — Это вошла Марта.

— Хайль! — ответил фон Штейц. Он попробовал сесть, но острая боль, полоснувшая ягодицы, заставила его опереться локтями о подушки и держать свое тело как бы на подпорках. Марта приставила к кровати деревянный подгрузник, и полковник удобно повис на нем, слегка касаясь ногами пола. Устройство напоминало детский передвижной стульчик. Начались тренировки. Фон Штейц переместился к окну. Затем ему захотелось взять костыли, пройтись по комнате. Он проделал это с завидной быстротой и ловкостью. Когда с помощью Марты вновь повис на подмышках в станке, лицо его было мокрое. Но он остался доволен тренировкой, и Марта сказала:

— Эрхард, хорошо!

Фон Штейц вытер платком пот и устремил свой взгляд на Марту. Во внешнем облике этой девчонки произошли какие-то изменения. Он заметил их еще тогда, когда Марта возвратилась из Потсдама. Тогда он спросил ее: «Ну что?» Ответила: «Ничего. Я попала под бомбежку, нас в город не пустили». Потом фон Штейц написал три письма, передал их Марте. Жена не отвечала. А Марта по вечерам доставала спрятанные письма фон Штейца и думала: «Эрхард принадлежит армии, нации. Я уберегу его от волнений».

— Марта, ты что-то скрываешь от меня.

— Этого быть не может.

— Марта, посмотри мне в лицо.