Тринадцать подвигов Шишкина

Первый же доморощенный поэт, десятиклассница-горожанка, заставила Александра почесать темечко. Девушка прислала в редакцию (Шишкин-младший даже предположил, что автор свои творения разослала в районные газеты и другие печатные органы циркулярно) несколько своих стихотворений. В одном убеждала читателей не обманываться миражами, потому как любой мираж – это всего лишь «виденье, яркий миг» и кроме «забвенья сладкого» ничего он не даёт. «Не найдёшь поддержки в нём», лишь «будешь плакать и кричать». Во втором «стихе» сообщалось, что ночью «Луны прекрасное свеченье, и тихий шелест мягких снов повергнет мир в своё забвенье, и окунёт в ночной покров», вследствие чего «мы упадём в ночи низины и сном обманчивым уснём», потому как «мы гости тут в духовной лире, до утреннего здесь конца». В третьем творении некоему альпинисту предлагалось на гору «взойти, увидеть мир кругом, пожать победе руку, понять, что в мире ты другом. И видеть ту округу, округу гор, округу скал, гору в обличье друга. И вдруг понять, что ты искал, искал себе подругу. Подруга – это ведь гора…»

«Вот так вот, – подумал Шишкин. – Не зря же Высоцкий поёт: «Лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал». Нецелованные, так сказать, горы-подружки…» – «Гнусный циник ты! – оборвал его внутренний голос. – Иди ты лучше, как приглашает тебя девушка, погости в духовной лире, если получится, конечно…»

Но Шишкин и так засунул свою скабрезность куда подальше, так как следующее стихотворение десятиклассницы было посвящено Дню Победы, по глубокому убеждению Александра, главному празднику всех советских людей. Поэтому даже корявые строки он приготовился воспринять с максимальным пониманием. Строк оказалось всего двенадцать.

Артиллерийские снаряды
Затихли в памяти солдат
На год всего лишь,
А сегодня они опять строчат, строчат…

Шишкин дочитал остальные восемь строк и аккуратно сложил листки. Задумчиво поглядел в окно.

Затихшие в памяти артиллерийские снаряды он представить не мог, строчащие – тем более. Нет, была, конечно, у немцев на вооружении швейцарская автоматическая зенитка «Эрликон», строчила почище швейной машинки «Зингер», но строчила пушка, а не снаряды. Хорошо, допустим, и снаряды строчили. А вот почему они затихли в памяти-то всего лишь на год? Вроде бы ничего такого в сорок шестом году не наблюдалось… А может, тут у солдатской памяти какая-то иная шкала времени?..

Шишкин пододвинул к себе следующую рукопись:

Мы в жизни все – актеры,
Всегда играли роль.
В космических просторах
У всех есть свой пароль…
У трагика и в счастье
Печаль в глазах видна,
А клоун и в несчастье
Комичен иногда…

В завершающей двадцать восьмой строке автор, принадлежащий к прекрасному полу так же, как и первоначально прочитанный Александром, снова напомнила про наличие у всех землян персональных паролей в космических просторах. А потом, ещё в полудюжине творений, с успехом используя рифмы типа процитированной «счастье – несчастье», открыла потенциальным читателям, что все «мы жили когда-то и вместе когда-то встречали рассвет, купались в лучах золотистых заката, нам звёзды дарили таинственный свет… столетья связь между нами прервать не смогли, и сквозь мрак лихолетья здесь, в мире ином, снова встретились мы». Но при всём при том бедную девушку судьба загнала в угол:

Судьбой дано мне одиночество,
Наедине с собой всегда.
Что ж, сбылось давнее пророчество,
Что мне цыганка изрекла…

Ох уж эти цыганки-гадалки! Вот так и позолоти им ручку!

Рукопись-то откочевала в стопку уже изученных. Но Александр не расслаблялся. Это он ещё только на букву «А» поэтов прочитал!

Тяжело вздохнув, Шишкин-младший приступил к букве «Б». «Бэшников» оказалось изрядно.

«Шишкин! – жалобно попросил внутренний голос. – Лучше что-нибудь про нежную девичью любовь прочитай, а?»

– Уговорил, верный мой советчик, – засмеялся Александр, выбирая из стопки на букву «Б» листочки, исписанные округлыми женскими почерками.