Тринадцатая ночь (СИ)

Я это не всерьез, конечно. Я вовсе не собираюсь мазать лицо серебряной краской и надевать алюминиевую фольгу на работу в понедельник. Но если то, что я сказал, нарядит Теда в костюм обезьянки, то я просто заслуживаю Нобелевскую премию за вклад во вранье!

Тед, на хрен, не может быть Волшебником. Блять, без шансов.

Чем больше я об этом думаю, тем больше уверен, что скажусь больным в понедельник. Как представлю Клем и Элисон, разодетых в эти костюмы, аж мурашки по коже. Даже Тед в костюме обезьяны того не стоит. К тому же, если Тед не поведется и оденется волшебником, я, блять, кирпичами, на хрен, обосрусь.

А, раз уж мы на этой теме, я, на хрен, ненавижу гребаные украшения к Хэллоуину.

Блять.

Пора возвращаться к работе.

Думал, что тыква такая же мерзкая, как ведьма, но нет. Она хуже. Тед Н.Д. видел, что я потею и комкаю бумаги, но я подарил ему самый злобный взгляд, на который был способен, и он резко вернулся к работе. Дрочила. Он, блять, не может быть волшебником.

Мне нужно отсюда выбраться.

Сказал Рику, что плохо себя чувствую и ушел раньше. Не знаю, пойду ли туда завтра.

Нужно пробежаться.

15 километров сегодня. Последнюю четверть пути было темно. Так даже лучше.

Постель без тебя в ней очень холодная, Грейнджер.

Спокойной ночи.

ДМ

***

Лондон, Вторник, 20:00

Новая Зеландия, Среда, 8:00

Гермиона сделала смайлик из камней на земле позади огромного дерева. Еще она воткнула четыре палочки, чтобы они обрамляли смайлик квадратом и положила целый булыжник в верхнем правом углу квадрата. Вышло не то что бы очень художественно, но она сочла это хорошей находкой.

Хорошенько запомнив свое произведение искусства и его окружение, Гермиона решила, что завтрашняя трансгрессия обречена на успех.

Но спать сегодня было почти невозможно. Она положила зачарованную записную книжку подле подушки, чтобы знать немедленно, если он добавит что-то в дневник. В час ночи она услышала, как ручка скрипит по странице.

Дневник, Вторник

Хреново ведьминское украшение на хрен ПОХЕРИЛО хренов полетный сон. И вот как: это метла. Хренова метла, Грейнджер. Я летаю на хреновой метле. Я было подумал, что это даже забавно, но, блять, в этом есть смысл. Теперь мне кажется, что я всегда именно на ней и летал.

Я знал, что на работу уже не смогу пойти после того, как понял это. Не когда она там на стене, летит на своей гребаной метле. Блять. Сказался больным. Фиона сказала, что голос мой звучит дерьмово. Она права.

Тело не дало мне слишком далеко пробежаться. Может, километров 7. Я то бежал, то шел, особенно под конец. Блять, так холодно сегодня, но мне было хорошо.

Не уверен, что буду делать днем. Думал позвонить тебе, но мне не нравятся телефоны. Пришлось им воспользоваться, чтобы позвонить Фионе. Для одного дня – достаточно. Искал в парке сов. Как глупо… они же ночные птицы. Может, сегодня вечером?

Мне и вправду кажется, что ты читаешь сразу, как я пишу. Эй, ты там, Гермиона?

Больше всего на свете Гермионе хотелось схватить перо и ответить… но она знала, что это худшая идея, что могла только появиться. Так что, вместо этого, она проглотила слезы, медленно выпила стакан воды и дождалась пока его заковыристые буквы снова начнут появляться на странице.

Конечно, нет. Это глупо. А что я там написал про сов? Это тоже глупо. Или нет? Я уже не знаю. Не могу соображать сейчас. Оно чешется, пузырится, сводит меня с ума. Как будто у меня под кожей шампанское. Думаю, пойду поищу еще веток. Позже снова напишу.

И ни слова с того момента. Гермиона едва сдерживала себя, чтобы не проверять книгу каждые три шага, пока шла по дорожке к домику Флоризель Аскью, но шевеление веток или высокой травы звучало именно так, будто ручка скрипела по бумаге.

Оказалось, что полянка, выбранная для трансгрессии, была всего в полукилометре от места назначения. Флоризель жила в крошечном коттедже, окруженном акрами зеленых полей, на которых паслись овцы. К деревянному забору, ограждавшему пастбище, со всех сторон подступал пышный лес, простиравшийся до самого горизонта. У Гермионы перехватило дыхание: ничего более красивого она в своей жизни не видела.

Пока она шла к дому, она вдруг поняла, что даже не думала о том, что скажет женщине. Аскью не захотела поговорить с Нобунака. Откроет ли она вообще дверь? Этот вопрос отпал с появлением самой Аскью, которая была не в доме, а занималась овцами на пастбище. Гермиона попробовала позвать ее, но та не ответила. Либо она была слишком далеко, либо слух Аскью уже не был столь хорошим. Еще, конечно, та могла просто игнорировать Гермиону.

Она подобралась к Аскью так близко, как было возможно, чуть через ограду не перелезла, сложила руки у рта рупором и позвала еще раз. Теперь женщина подняла голову. Гермиона отчаянно замахала рукой, сердце запрыгало в ее груди. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. И тут, к большому облегчению Гермионы, женщина опустила ведро и направилась к ней.

Ростом она была не больше полутора метров, лицо изрезано глубокими морщинами, пучки седых волос выбивались из-под синего платка. Ее чернильно-темные глаза с подозрением изучали Гермиону.