Тринадцатый апостол

Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце —
холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.

Мария не пришла ни в одиннадцать, ни в полночь.

Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного. (1: 176)

А поэт продолжает ждать. И тут начинается бред, по диагозу врачей действительно характерный для малярии:

Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, —
сначала прошелся едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.

Рухнула штукатурка в нижнем этаже.

Нервы —
большие,
маленькие, многие! —
скачут бешеные,
и уже

у нервов подкашиваются ноги! (1: 117–178)

Когда ждешь возлюбленную, волнуешься, не знаешь, что предпринять, беспокойство изматывает. Она не могла обмануть. Только непонятно, почему поэт гадает, какая будет она, любовь, большая или маленькая. Они уже встречались. Понравились друг другу, нет, не понравились – влюбились, миловались, целовались, клялись. Слова поэта о том, что он не знал ее прежде – условность или оговорка. Знал и мечтал о браке. Это был не адьюлтер, а разгорающееся пламя большого чувства большого человека. Вот почему его трясет. Если бы не было столь упорного ожидания, если бы не было этой пляски нервов (назвать это просто поэтической «метафорой» на грани психопатии, значило бы исключить возможность такой напряженности чувства). В первом часу ночи (обещала в четыре часа дня, значит была уверена, что измученный ею ждет, и что она причинит ему боль своим внезапным уходом к другому).

Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
 муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете —
я выхожу замуж». (1: 178)

Что же заставило Марию отказаться от своего обещания? Кого она предпочла Маяковскому? При всех своих достоинствах Маяковский не был завидным женихом для красивой, молодой женщины, не желающей полуголодной жизни (а свяжи она себя с таким поэтом, дойдешь до нищеты). Хотела мужа с твердым положением, неплохо, если и со славой. А что Маяковский? Пишет непонятные стихи, водит дружбу с такими же, как и он сам, поэтами и художниками, малюющими еще более невразумительные картины, чем он стихи, разъезжает с лекциями и чтением своих стихов по городам России, получает за свое творчество грошовые гонорары, учиняет скандалы с полицией, оставаясь под ее негласным надзором после отсидки в Бутырской тюрьме, не имеет ни кола, ни двора. Конечно, он красив, умен, статен, силен, высок, голосист, умеет заговаривать зубы, красиво ухаживать, с ним приятно прийти на вечеринку, чтобы подруги видели какого парня она себе отхватила. Но какой он муж, какой отец семейства! О том, что он будет знаменит на всю Россию, Мария не могла знать, потому что свою первую прославившую его поэму «Облако в штанах», возникшую благодаря их разрыву, Маяковский еще не написал. Узнала ли она о ней, читала ли, пожалела ли об уходе – неизвестно.

И все-таки именно ей мир обязан «Облаком». Где-то Маяковский вспоминает, что некая милая девушка назвала его «облаком в штанах» за его изменчивость, за то, что он, как облако, меняет тона, и это ему пригодилось для цензурного названия поэмы. Уж очень похожи ее уколы на претензии героини поэмы:

Дразните?
«Меньше, чем у нищего копеек,
у вас изумрудов безумий».
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий! (1: 179)