Читаем Тринадцатый апостол полностью

Это не верноподданническая любовь к вождю, это человеческая гордость человеком, дерзнувшим в одиночку пойти против всего воюющего света. Что может быть выше этого чувства?! Маяковский впервые за многие годы ощутил, что он духовно не одинок. О каком подобострастии можно тут говорить? У Ленина тогда не было никакой власти, даже в собственной партии. Ленин знал, понимал, чувствовал и любил Россию, русское простонародье. Второй раз Ленин пошел против течения, как только вернулся в Россию. В своей речи с броневика Ленин призвал отказать в доверии Временному правительству, передать всю власть Советам и готовиться к вооруженному восстанию как прологу социалистической революции. Никто Ленина не поддержал, даже ближайшие соратники. «Один в поле не воин»? Ленин опроверг эту максиму здравого смысла. Он был один, полем была Россия. И он завоевал ее словом неустрашимой правды, только словом! Он был один против всех – и чужих, и своих. Маяковский был покорен. Маяковский показал, какой Ленину виделась Россия.

<p>Параграф второй</p><p>Россия глазами Ленина</p>

(Из поэмы «Владимир Ильич Ленин»)

Сверхувзглядна Россию брось – рассинелась речками,словноразгуляласьтысяча розг,словноплетью исполосована.Но синей,чем вода весной,синякиРуси крепостной.Тыс боковна Россию глянь —и кудаглаза ни кинь, упираютсянебу в скляньгоры,каторгии рудники.Но и каторгбольнее былау фабричных станковкабала.Были страныбогатые более,красивее видали умней.Но землис еще большей больюне довиделосьвидетьмне. (6: 258, 259)<p>Параграф третий</p><p>Каратель и мститель</p>

Кто мог предвидеть, что после смертельной болезни и особенно после смерти Ленина произойдет перерождение ленинской гвардии в партию красно-коричневых, причем более коричневых, чем красных, что положение рабочих и крестьян станет еще хуже, чем при крепостном праве?! Ленин возвращался в Россию не как миротворец. Он призывал превратить империалистическую войну в гражданскую, а это означало кровавое столкновение классов, страдания, голод, насилие, разгул хулиганья, разбойничьих банд, красный террор. Ленина не останавливал неизбежный разгул по всей стране разинщины и пугачевщины. Крестьянские восстания охватили всю Россию.

ДелоСтенькис Пугачевым,разгорайся жарче-ка!Всепоместьябогачевы разметем пожарчиком. (8: 269, 270)

Ленин явился на землю с наказом не только угнетенных россиян, но обездоленных колоний. Постыдно задним числом возмущаться миссией вождя революции, изображать его даже и во время болезни безумным, как в фильме Сокурова «Телец». И приписывать ему паранойю, не принимая во внимание то, что в 1923 г., незадолго до смерти, он написал ряд стратегически важных статей – и среди них «Завещание» с мастерской оценкой психических и политических достоинств и недостатков своих ближайших соратников Троцкого и Сталина, с рекомендацией заменить на посту Генерального секретаря грубияна Сталина, который успел подчинить себе многих местных партийных руководителей. Говорят, что уже в 1923 г. половина мозга Ленина утратила структуру извилин и плавала в какой-то странной суспензии. А ведь именно в 1923 г. Ленин написал статью «О кооперации», в которой предостерег от кошмаров насильственной коллективизации, от физического уничтожения кулачества. Пусть медицина объяснит, наконец, этот феномен мышления гения. Находясь в здравом рассудке, Ленин был садистски жесток с актуальными и потенциальными врагами революции.

Мы родим,пошлем,придет когда-нибудьчеловек,борец,каратель,мститель! (6: 242, 243)

Речь шла, конечно, не о Ленине, а о ком-то еще не ведомом, еще не родившемся. Мстить «труждающиеся и обремененные» взывали не таким же беднякам, не такой же голи, как они сами, а угнетателям, истязателям, палачам. Но пришел не кто-то неведомый, а Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Человек-борец. Но также и каратель, и мститель. Он карал врагов рабочего класса и трудового крестьянства, царскую династию, царедворцев, тюремщиков, капиталистов, жандармов, духовенство, дурачащее простонародье, чиновников и бюрократов, но, бывало, и социалистов-инакомыслов и других друзей народа.

<p>Параграф четвертый</p><p>Болезнь</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография
Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

Изучение социокультурной истории перевода и переводческих практик открывает новые перспективы в исследовании интеллектуальных сфер прошлого. Как человек в разные эпохи осмыслял общество? Каким образом культуры взаимодействовали в процессе обмена идеями? Как формировались новые системы понятий и представлений, определявшие развитие русской культуры в Новое время? Цель настоящего издания — исследовать трансфер, адаптацию и рецепцию основных европейских политических идей в России XVIII века сквозь призму переводов общественно-политических текстов. Авторы рассматривают перевод как «лабораторию», где понятия обретали свое специфическое значение в конкретных социальных и исторических контекстах.Книга делится на три тематических блока, в которых изучаются перенос/перевод отдельных политических понятий («деспотизм», «государство», «общество», «народ», «нация» и др.); речевые практики осмысления политики («медицинский дискурс», «монархический язык»); принципы перевода отдельных основополагающих текстов и роль переводчиков в создании новой социально-политической терминологии.

Ингрид Ширле , Мария Александровна Петрова , Олег Владимирович Русаковский , Рива Арсеновна Евстифеева , Татьяна Владимировна Артемьева

Литературоведение
Поэтика за чайным столом и другие разборы
Поэтика за чайным столом и другие разборы

Книга представляет собой сборник работ известного российско-американского филолога Александра Жолковского — в основном новейших, с добавлением некоторых давно не перепечатывавшихся. Четыре десятка статей разбиты на пять разделов, посвященных стихам Пастернака; русской поэзии XIX–XX веков (Пушкин, Прутков, Ходасевич, Хармс, Ахматова, Кушнер, Бородицкая); русской и отчасти зарубежной прозе (Достоевский, Толстой, Стендаль, Мопассан, Готорн, Э. По, С. Цвейг, Зощенко, Евг. Гинзбург, Искандер, Аксенов); характерным литературным топосам (мотиву сна в дистопических романах, мотиву каталогов — от Гомера и Библии до советской и постсоветской поэзии и прозы, мотиву тщетности усилий и ряду других); разного рода малым формам (предсмертным словам Чехова, современным анекдотам, рекламному постеру, архитектурному дизайну). Книга снабжена указателем имен и списком литературы.

Александр Константинович Жолковский

Литературоведение / Образование и наука