Тринадцатый апостол

Но в эту
дверь
никакая тоска
не втянет
меня,
черна и вязка, —
души
не смущу
мертвизной… (8: 317)

Это строчки 1927 г. из поэмы «Хорошо», а в 1924 г., сразу после смерти вождя, Маяковский поспешил написать поэму о Ленине, чтобы предупредить поток словоблудия, крокодиловы слезы. Поэма о Ленине – не славословие вождя, а жизнеописание активного рабочего пропагандиста. Она – реквием по Ленину и реквием по революции, ибо вместе с Лениным умерла и революция.

Часть одиннадцатая Революция не удалась (нэп)

Параграф первый Откат от революции

Переход к новой экономической политике был прямым отступлением от Октября, ведущим к возрождению капитализма, к формированию нового господствующего класса – партийной и советской «номенклатуры» и нового городского среднего класса, к расслоению деревни на кулаков, середняков и бедняков и к расслоению интеллигенции на обслуживающих «номенклатуру» и мещанский средний класс и на интеллектуальную. В соответствии с социальным происхождением писателей «поделили» на пролетарских, крестьянских и на попутчиков. Маяковский был «зачислен» в попутчики.

Параграф второй Проклятие нэпу

Дорога, которую наметил Маяковский в «Мистерии-буфф», позволила бы избежать возрождения капиталистических порядков. Дорога, предложенная поэтом, не обсуждалась. Ее как бы вовсе и не было. Что политику считаться с поэтом?! А между тем, если введение нэпа было необходимостью, чтобы «заработала» деревня, чтобы покончить с голодом, чтобы снабдить деревню необходимыми ей промтоварами, следовало подумать, что от нэпа дорога ведет к перерождению, установлению власти «социалистического диктатора», который насилием ликвидирует нэп и проведет политику внешне социалистическую, а внутренне капиталистическую, тоталитарную и имперскую. Так и произошло. Введение нэпа разочаровало тысячи наиболее активных участников Октября. Социальный инфаркт поразил сердца их коммунистической надежды. Увольнения, безработица, бесприютность стали уделом рабочей молодежи и ветеранов труда. Партийно-советская элита жила в реквизированных помещичьих усадьбах и дворцах заводчиков, банкиров и крупных купцов, а «простой народ» ютился в бараках, в коммуналках, в помещениях для «полюдья» – по пять человек на девяти квадратных метрах. Это не домыслы – так жила школьница Таня Колобашкина, моя будущая жена. И при этом чадило мещанство – даже в скособоченных дощатых строениях XII в. Об этих домишках Маяковский не писал. Он сам жил примерно в таком же помещении. Маяковский был обеспокоен другим, наблюдая в развороченном бурей быте массовые всходы мещанства и меркантильности. Вот когда сатира стала излюбленным жанром поэта и драматурга. Литературоведы проходят мимо сатирических творений Маяковского на том основании, что они будто бы не характерны для поэта, что они умоляют его значение трибуна революции, одописца, а между тем Маяковский был и ювеналом – его сатира была гневной, злой, изничтожающей. Что скажет, например, эстет о такой его «вещи» с длиннющим названием «Спросили раз меня: “Вы любите ли нэп?” – “Люблю, – ответил я, – когда он не нелеп”». Поскольку нэп был не только нелеп, но безобразен и опасен и политически, и нравственно, и поэтически, Маяковский нэп не только не любил, но разоблачал его буржуазную и мелкобуржуазную сущность и осуждал. Он не ханжил. Самое название стихотворения – переделка шутки Козьмы Пруткова: «“Вы любите ли сыр?” – спросили раз ханжу. – “Люблю, – он отвечал, – я вкус в нем нахожу”» – свидетельствует об этом. Он сказал о нэпе все, что он думал, выбиваясь из хора славословящих новую политику партии.

Параграф третий Капут Октябрю!