Тринадцатый двор

— Умываюсь, лицо мажу дневным кремом «Зелёный чай», фабрика «Свобода». Это лёгкий крем. Наступят холода, стану мазать лицо жирным кремом. Как только крем впитался, достаю косметику, ватные палочки, вату и начинаю наводить макияж. Сначала веки припудриваю, чтобы тени легли ровно. Тени у меня итальянские, не самые дорогие, но главное, качественные. Использую два цвета, — золотые и коричневые. Сначала мизинец опускаю в пудру, чтобы не был жирным, а потом в золотую тень. Накладываю, растушёвываю, а потом кисточкой смахиваю, что на щёку под глазом осыпалось, пока я наносила. И растушёвываю, чтобы было незаметно, естественно. Растушевываю специальной большой кисточкой. Потом беру маленькую кисточку, немножко скребу коричневую тень и наношу уголок, стрелочку делаю, а потом вокруг века обвожу. Верхнего и нижнего. Потом опять беру большую кисточку, смахиваю с лица то, что осталось лишнее. А затем сухой ваткой протираю под глазами, чтобы никаких пятен не было.

— Когда же глаза красишь?

— Вот, после этого беру тушь, моделирующую коричневую, немецкую, очень хорошую, потому что реснички разделяются и держатся отдельно. Тушь держится весь день, не осыпается, вещь качественная. Сначала верхние реснички накрашу, затем нижние. Потом беру карандаш для бровей цвета «смоук», в переводе с английского «дым», — он серо-чутькоричневый. Я бы сказала, серый. Чтобы не были чёрными и не были коричневыми, а были естественными и выразительными. Начинаю разрисовывать брови этим карандашом. У меня и тушь коричневая, и тени коричневые. Чёрный цвет не использую. Я — шатенка и мне коричневое лучше. Я не яркая блондинка, не брюнетка, — им подходит чёрная тушь. Припудрила носик, щёчки, лобик. Губы крашу помадой без контура. Помада яркая, ложится хорошо, плотно окрашивает, контур не нужен. А духами — в самый последний момент, когда в окно увижу «солнце моё» с Бертой на поводке.

Нина засмеялась и прокомментировала зазвучавшую вдруг мелодию.

— «Маленький цветок». Соло на кларнете — Бенни Манкиль.

— Я под эту музыку в нашем парке на коньках катался, — грустно заметил Василий, так и не дождавшись подробного рассказа о том, как Начинкина ухаживает за интимными частями своего тела.

3

Вечером второго сентября объявился кинорежиссёр-грек, привёз Грешнову забытые на Мосфильме паспорт, одежду, деньги. Посетил вместе с ним ресторан «Корабль». Перед тем, как идти в зал к греку, заказавшему столик, Василий заглянул в моечный цех к старой знакомой, Павлине Якубовне Чечёткиной, более известной, как баба Паша.

Познакомился Грешнов с ней так. Чечёткина торговала у станции метро стельками, квашеной капустой и солёными огурцами. Василий покупал у неё соленья на закуску, и долгое время их знакомство дальше товарно-денежных отношений не шло. Однажды, будучи пьяным, он заметил, что в её ассортименте отсутствуют соленые огурцы и стал бабу Пашу, так она сама ему представилась, попрекать:

— Что же ты наделала? Прикажешь на рынок мне за ними идти?

— Зачем рынок? Пойдём ко мне, они у меня дома.

— А может, твой дед их съел?

— Да я за такого парня красивого любого деда убью. Нет у меня никого, одна живу.

Дор?гой баба Паша говорила Василию и другие комплименты. Дома накормила, напоила и вместе с собой спать уложила. И стал Василий то чаще, то реже к бабе Паше заглядывать.

Когда Грешнов пришёл на мойку, то заметил, как баба Паша объясняется Олегу Шептункову, Нинкиному однокласснику, в любви.

— Для меня мужчина — господь Бог, — убежденно говорила Чечёткина. — Его слово для меня — закон. Готова ползти за ним по сырой земле и целовать следы его ног.

Официант понимал, что под словом «мужчина» подразумевается он, и поэтому слушал Павлину Якубовну более чем благосклонно. Узкоплечий, с широкими бедрами, с тонкой длинной шеей, — со стороны объект симпатии выглядел нелепо и смешно.

— Павлина, оставь юношу в покое, — сказал Василий. — Моё сердце в слезах.

— В слезах? — с хохотом, пойманной за руку воровки, выкрикнула баба Паша и, бросив как ненужный сор предмет обожания, подбежала к Грешнову.

— Ведёшь себя, как покойная принцесса Диана. А я тебя между тем на королеву Елизавету прочу. Я уже говорил с кинорежиссером о тебе. Возможно, сегодня зайдёт на тебя посмотреть.

— А если не зайдёт?

— Тогда помогу сумки до дома донести, — пообещал Василий. И, пощупав Павлину Якубовну за ещё упругую филейную часть, побежал в зал, где его, как он предполагал, дожидался Костас Трипостопулос. Но кинорежиссёр «отлучился по неотложным делам финансового характера», оставив вместо себя за столиком Генку Гамаюна. Что никоим образом не поменяло планы Василия напиться и повеселиться.

Грешнов выпил с Гамаюном, которому грек поручил написать сценарий для его фильма, закусил и начал витийствовать: