Нам жизнь преподносит уроки
и ставит за мужество плюс.
Земля, ты меня не уронишь
я в гриву до боли вцеплюсь!
***
В барак, запыхавшись, ввалиться,
багры раскинув по углам,
забыть про бревна и забыться,
как расколоться пополам:
один ты здесь, другой ты - там,
еще горячий и искришься,
дорогу бьешь и бьешь плотам!
Твой взгляд ничем не изумленный,
он все безвольней и вольней,
и песня девушки влюбленной
все дальше, дальше... На стене
уже не пляшут блики искор
почти потухшего костра,
скулит на тумбочке транзистор,
давно бы выключить пора.
Дай Бог хорошим снам присниться...
а завтра снова - в шесть утра!
***
Здесь лишь июль погасит свечи,
тепло становится не то.
И осень вмиг тайге на плечи
бросает рыжее пальто.
Ах, эта осень, эта осень...
в барак забитые дождем,
сидим, у неба солнца просим,
погоды, словно писем, ждем.
В тумане скрылась четкость линий,
глядим в окно, как в объектив,
горячих кружек алюминий
двумя руками обхватив.
И с каждым днем надежда тает,
а осень, словно пьяный гость,
все тянет в судорожный танец
тайгу, продрогшую насквозь.
***
В тайгу пробрался бархатный сезон,
и пала тишь в непроходимых парках.
И свет у зорь прощально-бирюзов
и так похож на непотертый бархат.
В тайгу пробрался бархатный сезон,
как в злое сердце проникает нежность,
и мне отсюда ехать не резон
на сковороды южных побережий.
Как будто осень у больших морей
поправить челку задержалась где-то,
и, что с собою делать в сентябре,
не знает растерявшееся лето.
***
Время, обрати все в силуэты!
Ты ведь обладаешь силой этой.
Я прошу тебя очень,
сделай именно так.
Я хочу ее помнить
только в общих чертах!
Губы, волосы, руки,
Смех, походку и плач
упрости до обычных,
чуть вдали обозначь!
***
Неожиданный тайфун
залетел в галактику
и увез тебя в тайгу,
а меня на практику.
Лето целое серчал,
бушевал медведем
и утих только сейчас.
Знаешь, как приедем,
давай в город суетной
сразу бросим вещи
и по тропке нашей той
в лес махнем желтеющий!
И по памяти, по снам
те отыщем саженцы!
Вот увидишь, осень нам
той весной покажется!
***
Он читал и не понимал, как можно так глубоко и тонко понимать его. Она знала о нем больше, чем он о себе знал сам. И знала больше об их любви. Она знала все. И поэтому ей стало скучно.
Через какое-то время врачи определили, что Ирина не в состоянии жить без постоянного медицинского присмотра. Родственников, которые смогли бы оказывать ей такую помощь на дому, не нашлось, и Ирину поместили в психиатрическую лечебницу близ села Миколино.
Глава 20
ЕСЛИ БЫ НЕ КАНТ...
Занянченному Нечерноземьем Артамонову хотелось угораздить на производственную практику куда-нибудь в тундру, но для расширения кругозора, что ли, его оставили в городе и засунули на машиностроительный завод возить тачками в отвал отработанную опоку. На эти же тачки попали и синхроны Пунктус и Нинкин.
- Естественным путем избегнуть цивилизации не удалось. Придется это сделать искусственно, - не сдался судьбе Артамонов. - Учреждаю для себя чисто интеллектуальное лето. Ни капли никотина и алкоголя на эпителиальных тканях. Никаких случайных девочек. Только книги, театры, музеи.
- Правильное решение, - поддакнул Нинкин. - Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу!
- Да пошел ты, олень благородный!
- Если ты напряжешься в этом направлении, из тебя действительно выйдет толк, - поощрил Артамонова Пунктус.
- Причем весь. Без остатка, - уточнил Нинкин.
- Чтобы застраховаться от случайных срывов, я стригусь наголо. До блеска, - захорохорился Артамонов.
- Чего только не придет в голову на голодный желудок, - покачал головой Пунктус.
- Правильно жить - это ничего не делать от нечего делать, сформулировал Артамонов идею и лозунг своего перспективного развития.
- Я тоже за то, чтобы ничего не делать, - сказал Нинкин.
- А я считаю так, - продолжил бить себя в грудь Артамонов. - Если завязывать, то на два узла. Никаких бантиков и петелек я не признаю с детства. - И точно - шнурки на туфлях Артамонова расшнуровать до конца было невозможно.
Артамонов отправился искать крутого цирюльника, и уже через полчаса голова новатора походила то ли на матовый, то ли на патовый плафон недорогого светильника.
- Ящур! - воскликнул Пунктус при виде Артамонова, которого обкорнали такими клоками, что обработанная поверхность стала походить на тифозную шкуру.
- Ты стал похож на осла! - выразился Нинкин.
- Нет, на зайца! Которому лет триста! - сказал Пунктус.
- Надень шапочку! Лысый кактус!
- Теперь ты точно от любой любви застрахован! Девочки будут шарахаться от тебя на проезжую часть!
- И уступать место в общественном транспорте!
- И в "Журавли" тебя вышибалы не пустят! Спросят паспорт!
Артамонов, сохраняя невозмутимость, отправился в свою комнату и возлег в ботинках на кровать со словарем антонимов.
- Оригинальный - банальный, - читал он вслух, - оптом - в розницу, острый - тупой, - долдонил он себе под нос.
Дожди хорошенько выдержали взаперти весь студенческий люд и остальной честной народ, и в первый же солнечный день население города высыпало на пляжи.